Большая часть политических мер помогала финансовым рынкам делать как можно больше денег. Дерегулирование предоставило Уолл-стриту новые возможности, за которые там быстро ухватились. Плохая система бухгалтерского учета и снижение налога на прибыль от переоценки капитала подпитывали «мыльный пузырь». За рубежом крупные выкупы означали, что государство должно рефинансировать возврат кредитов, когда дело оборачивалось не так, как предполагалось. То же самое было и при выкупе долгов С&К у нас дома.

Теперь, когда позолота осыпалась, предстоит усвоить основные уроки: финансовые рынки не являются кладезем премудрости; то, что хорошо для Уолл-стрита, может быть как хорошо, так и не хорошо для остального общества; финансовые рынки близоруки; страна, подчиняющаяся исключительно дисциплине финансовых рынков, ставит себя под угрозу.

Наши новые финансовые герои присоединились к тем, кто распространял еще один миф: миф о том, что причиной экономических проблем является большое государство, заставляющее нас платить высокие налоги и зарегулировавшее нас вплоть до полного удушения: надо урезать государство, снизить налоги, дерегулировать экономику. Но дерегулирование далеко не всегда дает простор мощным силам, обеспечивающим устойчивый долгосрочный рост; чаще оно создает новые источники конфликта интересов, новые возможности манипулирования рынками. Как мы уже видели, рыночный механизм умудрился растранжирить сотни миллиардов долларов. Большинство высших корпоративных менеджеров, заправлявших этим балом, вышли сухими из воды, прикарманив миллиарды, предоставив как акционерам, так и рядовым работникам нести все тяготы. Рядовые налогоплательщики должны были расплачиваться по счетам в результате дерегулирования электроэнергетики в Калифорнии, а также надвигавшихся почти с полной гарантией дефолтах корпоративных пенсионных фондов; к счастью, однако, в гораздо меньшем масштабе, чем в предыдущем эпизоде дерегулирования в период правления Рейгана.

В числе распространявших миф о слишком большом государстве были и те, кто при этом наживался на ослаблении регулирования (в бухгалтерском учете), на дерегулировании (например, в электроэнергетике и газоснабжении), на государственных субсидиях и государственной помощи при навязывании своих проектов за рубежом, на государственных инвестициях в НИОКР. Большая часть возможностей, на которые опирался бум в Новой экономике, исходила, в свою очередь, из Интернета, созданного государством; использовали множество нововведений, ставших возможным благодаря достижениям фундаментальной науки. К этим нововведениям относятся, в частности, и биотехнологии, полученные на основе финансировавшегося государством прогресса в области медицины и биологии.

Миф о том, что более низкие налоги будут содействовать огромному приросту сбережений и стимулируют прилежный труд, оказался в примечательном противоречии с фактами. Рейган значительно снизил налоги; но ни сбережения, ни трудовая деятельность не обнаружили прироста, рост производительности оказался едва заметным. Клинтон повысил налогообложение богатых слоев, что обошлось без великих катастрофических последствий.

Америка никогда не принимала полностью миф о том, что большое государство — это плохо. Большинство американцев продолжало верить, что в экономике есть место для государства, и не только в области регулирования, но и в обеспечении жизнеобеспечивающих услуг — образование, Система социального обеспечения, Медикэр. За рубежом Америка проповедовала вариант капитализма с минимальной ролью государства, который сама она отвергла. Вместо того, чтобы рекомендовать другим странам создавать институты по образцу тех, что сослужили Америке такую хорошую службу (например, Федеральная резервная система с мандатом поддерживать занятость и рост, а не только стабильность цен), мы толкали их к фундаменталистско-рыночной модели капитализма. Мы были озабочены концентрацией СМИ у себя дома, и в то же время побуждали другие страны к приватизации СМИ без учета этой опасности.

В условиях, когда министерство финансов США сделалось центром разработки мировой экономической политики, неудивительно, что главный акцент политики был перенесен на свободу движения капитала. Это обеспечивало Уолл-стриту новые возможности обогащения, но делало развивающиеся страны уязвимыми для огромных рисков безо всякой за это компенсации. Поступление капиталов в эти страны несколько повысило темпы роста, но ущерб, который им был нанесен отливом капиталов или уровнем процентных ставок, обеспечивавшим сохранение притока капитала, далеко превосходил временные выгоды. Странами с наиболее высокими долговременными темпами роста — они же, между прочим, и смогли привлечь большую часть прямых иностранных инвестиций — были страны, где государство регулировало движение капиталов с целью его стабилизации.

Американцы всегда верили в капитализм и рыночную экономику, наши успехи и поражение коммунизма усилили эту веру и подняли ее на новую высоту. Всегда существовало несколько моделей капитализма (американская модель отличается от японской и европейской), но успех Америки по сравнению со странами других моделей породил веру, что американская модель пригодна не только для Америки, но и для всех остальных стран. Эта вера привела к открытию панацеи против всех экономических бедствий, Америка стала навязывать свои модель всему миру.

Американская система имеет очень много достоинств, но это не единственная работоспособная система; в условиях других стран другие модели могут функционировать лучше. Шведы, например, хотя и внесли коррективы в свою систему социального обеспечения, но не отказались от нее; защита, которую она предоставляет, позволяет уменьшить численность находящихся в крайней нищете — которая все еще распространена в Америке — и в то же время поощряет тех, кто принимает на себя бремя рисков, которое является существенным элементом Новой экономики. В области повышения жизненного уровня и распространения новых технологий Швеция идет, что называется, ноздря в ноздрю с Соединенными Штатами. И шведы фактически легче прошли через глобальный спад, чем Америка^{123}.

Есть и другие страны, которые верят, что их экономическая система лучше американской, по крайней мере, для них. Может быть, в них ниже жизненный уровень, но дело с занятостью и здравоохранением обстоит лучше, продолжительнее отпуска и ниже уровень стресса, отражающийся в более длительной продолжительности жизни. Там меньше неравенства, меньше бедности, меньше преступности, меньшая доля населения проводит значительную часть своей жизни за решеткой. Там есть выбор, есть возможности компромиссов.

Коллапс экономики «мыльного пузыря», скандалы с бухгалтерским учетом и другие скандалы вызвали ожидаемую реакцию остального мира: злорадство по поводу американских затруднений, неожиданного поворота в положении Америки — гордыни, предшествовавшей провалу. Но что более важно, все эти события привели к возобновлению настоящего спора о преимуществах (и недостатках) альтернативных моделей рыночной экономики.

Поскольку Америка самая сильная страна в мире, другие ждут, что мы пошатнемся, ждут нашего