филистимлян. От последних этот факт, ес­тественно, в секрете не держали, поскольку было важно, чтобы враг ждал встречи лицом к лицу с самим богом израильтян и, соответственно, был деморализован.

Подобный маневр запросто мог стать эффек­тивным средством психологической войны, по­скольку среди народов того времени существова­ло поверье, что у каждого народа есть свой, так сказать, бог- хранитель. Филистимляне охотно ве­рили в существование бога израильтян и его власть над Израилем и одновременно в существо­вание собственных богов и их власть над собой. Вопрос в том, кто из этой компании богов окажет­ся в критический момент сильнее. Так как куль­товый объект израильтян находился в военном лагере, то есть в районе боевых действий, а их собственные идолы — дома, можно предполо­ жить, что филистимляне нервничали. (Израильские верования в те времена были столь же примитивными. В будущем им будет казаться, что нет нужды доставлять божество в лагерь, что бог вездесущ и может даровать побе­ду своему народу независимо от того, где нахо­дится ковчег и даже существует ли он вообще, — но это в будущем.)

Во всяком случае, психологический маневр дал осечку. Вожди филистимлян, предвидя, что появление ковчега отрицательно скажется на моральном состоянии их воинов, отдали приказ о наступлении, и ефремляне не устояли перед атакой воинов в железных латах. Филистимляне разбили их в пух и прах, захватили Ковчег Завета, заняли и разграбили Силом. В результате  город исчез с исторической карты навсегда.

Однако ковчег не пропал. Он находился у филистимлян, но они обращались с ним осторожно. Он представлял собой бога, который, хотя и потерпел поражение, все-таки мог обладать магической властью. Филистимляне не хотели держать его на своей земле, поскольку этот бог вполне мог обидеться на них за свою ссылку, а их божества могли возмутиться его вторжением. Поэтому его оставили в Кириафиариме, маленьком городке на севере Иуды.

Теперь образовалось некое подобие империи филистимлян, и фактически весь союз израиль­ских племен оказался под властью филистимлян. Единственной национальной силой, продолжав­шей сопротивляться, были отряды израильтян под предводительством вождя Самуила. Он укре­пился на партизанский манер в холмистой стра­не племен Ефрема и Вениамина.

Подробности этой борьбы опять-таки неизвес­тны. Напор филистимлян временно ослаб; воз­можно, их города враждовали между собой. Во всяком случае, Самуилу удалось укрепить свои позиции, и в делах израильтян как будто бы на­метился просвет. Когда Самуил был уже стар, из рядов, продолжавших эту борьбу, выдвинулся че­ловек помоложе — Саул из колена Вениамина.

Многим израильтянам теперь стало ясно, что причина их невзгод в их разобщенности и дезор­ ганизации руководства. Нужен был более проч­ный союз и более сильный лидер. Короче, дол­жен быть царь, и Саул казался подходящим кан­дидатом. Самуил воспользовался своим авторите­том и помог помазанию Саула на царство в Израиле.

Редакторы Библии более поздних веков, зани­маясь своей работой в те времена, когда монар­хия терпела неудачу, ввели отрывки, из которых следовало, что Самуил был против установления царской власти. И Израилю действительно суж­дено было пережить трудности, возникшие из-за разногласий между политическими и религиозны­ми лидерами. (В наши дни мы назвали бы это трениями между государством и церковью.)

На сторону Саула или любого другого царя должны были встать воины, партизанские отря­ды, которые сражались с филистимлянами и не видели иного спасения, кроме как в превосход­стве сил. По другую сторону должны были ока­заться группы людей, посвятившие себя исступ­ленному исполнению религиозных обрядов: они играли на различных инструментах, пели, танце­вали, впадали в дикий транс и бились в припад­ках безумия. Они думали, что во время таких припадков входят в тесный контакт с божеством и тогда их бессвязное бормотание и напыщенные речи воспринимаются как божественные открове­ния. Эти люди и их последователи считали, что надежнее было бы руководствоваться прежде все­ го подобными откровениями.

Эти впадающие в транс личности, которых можно назвать современным словом «дервиши» (так их называют в магометанской религии), были известны в более ранние времена как «про­роки», по-английски —prophets, от греческого слова, означающего «возвещать» (что относится к их исступленным речам). Поскольку предпола­галось, что произнесенные пророчества содержат важную информацию относительно будущего, слово «пророк» приобрело значение «тот, кто способен предсказывать будущее».

Довольно быстро Саул понял, что принятие на себя царства — дело трудное. Прочие племена отнюдь не преисполнились радости от перспекти­вы заполучить царя из колена Вениамина, да и партия пророков отнеслась к этому довольно про­хладно. Что требовалось, так это впечатляющий подвиг, который поднял бы авторитет Саула.

И это случилось благодаря событиям, проис­ходившим восточнее Иордана. За Иорданом власть филистимлян была довольно слабой, и колено Гада оставалось более независимым, чем израильтяне, жившие к западу от реки. Но это не значило, что там совсем не было проблем. Пле­менам Гада по-прежнему приходилось воевать с Аммонским царством, как и почти столетием раньше во времена Иеффая.

Когда появился Саул, аммонитяне осаждали город Иавис Галаадский. Дело дошло до капиту­ляции, но аммонитяне обещали его жителям жизнь лишь при условии, что у каждого их муж­чины будет выколот правый глаз. Тогда мужчи­ны Иависа Галаадского решили продержаться еще немного и послали за помощью к племенам, жившим к западу от Иордана.

Саул незамедлительно начал действовать. Он собрал столько людей, сколько смог, и, избегая по пути встречи с филистимлянами, быстрым маршем прошел пятьдесят миль, что отделяли Иавис Галаадский от его базы. Прибыв быстрее, чем ожидалось, он достиг эффекта внезапности. Буквально свалившись на головы ничего не подо­зревавших аммонитян, он разгромил их и спас го­род.

Это был впечатляющий подвиг — первая воен­ная акция, которой израильтяне действительно могли гордиться со времен Иеффая. Авторитет Саула стремительно укрепился, и желание сде­лать его царем охватило всех. Самуил приступил к помазанию его на царство по всем правилам религиозного ритуала.

В те дни царям по статусу полагалось испол­нять очень много жреческих обязанностей, и за­частую один и тот же человек был для своего на­рода и царем, и первосвященником. По этой причине ритуал помазания Саула на царство во многом напоминал обряд возведения в сан перво­священника. Важной частью подобного ритуала было помазание священным маслом. В те дни масло употреблялось для очищения тела, и пома­зание маслом символизировало очищение от гре­ха. Церемония помазания была столь основопола­гающей, что царя, или первосвященника, или любое лицо, исполнявшее обе функции, называ­ ли «помазанником». На древнееврейском языке это звучит как «машиах», а по-русски — «мес­сия».