потерянной вещицы, это еще не значит, что Ксаррон готов к мирным переговорам. Смею предположить: блондин – не такой уж дурак и понимает, как сильно рискует. Но из-за чего?

– Какой же услуги Вы ждете от меня? – презрительно осведомляется Ксо.

– Позвольте моей дочери обучаться в Академии, – наконец-то выдыхает Хозяин Двора.

Так вот, в чем дело! Готов поклониться столь трогательному проявлению отцовской любви. А что скажет «милорд Ректор»?

Ксаррон задумчиво посмотрел на блондина. Перевел взгляд на Леф. Добрался до меня, словно спрашивая: «Доволен тем, что натворил?» И мне сразу захотелось втянуть голову в плечи. Вот уж, действительно, натворил…

Хозяин Двора Длинных Ножей разглядел свою выгоду мгновенно – как только узнал, что изображено на бляхе моего ошейника. Самое смешное, упрекать этого отважного человека не в чем. Поставить в вину любовь к собственному ребенку? Да еще, похоже, единственному? Я бы не осмелился.

Но дело приняло неприятный оборот. Таинствам воинских искусств не учат разбойничью голытьбу. Ни при каких условиях. Тому есть множество объяснений, от разумных до циничных, но, пожалуй, хватит и одного. Разницы в Кодексах Чести. И даже не во всех пунктах, а в очень простом вопросе: взгляде на жизнь, как на предмет торговли. Собственно, и убийцы из подворотен, и те, кто проливает кровь только на поле битвы под сенью славных знамен, признают, что жизнь покупается и продается. Только условия контракта существенно рознятся. Не понятно? Как бы сказать попроще…

Есть три ипостаси человека с оружием: солдат, мясник, воин. Один убивает за деньги и идею, второй – исключительно за деньги и иногда – ради собственного удовольствия, третий… Регулирует поголовье первых двух. То есть, убивает, но лишь в том случае, когда это становится истинно необходимым. Воином может быть, кто угодно: мужчина, женщина, ребенок – ни возраст, ни физические данные не имеют решающего значения. Важнее иное – понимание неизбежного. Понимание на подсознательном уровне, без долгих размышлений и мимолетных вспышек чувств. Просто становится ясно: так нужно. И всё. Именно таким людям покровительствует Джанат, Мать Клинка. Впрочем, у нее есть и еще одно, редко употребляемое прозвище: Мать Духа.

Да, воином может быть любой. Более того: эта способность заложена с рождения, но вот пока она проявится… И семь потов сойдет, и не одна седмица лет пробежит. Недаром настоящий Мастер так долго ищет ученика, которому согласится передать свои знания. Ошибиться – нельзя. Передать в недостойные руки сокровища жизни и смерти? Нет, это слишком печально. Для всего мира. И учить девчонку, в жилах которой течет порченая кровь дешевых убийц, рискованно. Кто поручится, что она и ее дети не используют полученные умения во зло? Ректор Академии не может взять на себя такую ответственность. Даже Ксаррон из Дома Крадущихся – не может. Ох, что же я натворил… Прости меня, пожалуйста! Если бы я только предполагал… Ну, ничего: сам испортил, сам и поправлю. Постараюсь поправить.

Я растолкал Ножей и подошел к Леф, замершей у перил лестницы. Замершей не то от страха за судьбу отца, не то от сладкой боли, щемящей сердце – мечты в одном шаге от исполнения.

– Ты этого хочешь?

Девчонка вздрогнула и удивленно посмотрела на меня.

– Чего?

– Учиться. В Академии.

– Я… я мечтаю об этом! – вспыхнули восторженно расширенные глаза.

– Мечта – это замечательно, – подтвердил я, пряча ладони в карманах полушубка. – Без мечты нет смысла жить. Но далеко не всякая мечта возникает для того, чтобы осуществиться.

Светлые брови непонимающе сдвинулись.

– Ты хочешь стать воином, верно? – слабый, но вполне уверенный кивок. – А ты понимаешь, каких жертв потребует эта мечта?

– Жертв?

– Видишь ли, не все так просто, как кажется… Становясь воином, человек начинает другую жизнь. Жизнь, в которой нет места для всего, что было до нее.

– Как это?

Думаешь, я тебя пугаю, милая? Есть немного. Но – для твоего же блага.

– Очень просто. Совершенствуя себя, воин готовится к тому, чтобы нести совершенство в мир, и когда наступает срок, отрекается от ценностей, ранее занимавших сердце. Отрекается, в первую очередь, от привязанности к малой группе людей.

– Но почему? – еще чуть-чуть, и Леф заплачет, а я не хочу это допустить.

– Потому что его Путь предполагает служение всем, а не кому-то одному. У воина нет дома и нет семьи. Ты желаешь такой участи – стать одинокой?

– Н-нет…

– Хочешь бросить на произвол судьбы всех этих людей? – обвожу взглядом двор. – Ты рождена, чтобы заботиться о них, нравится это тебе или нет. Почему же ты хочешь убежать от своего Предназначения?

Я вижу ответ в дрожащих глазах. Вижу. Но такой ответ меня не устраивает.

– Считаешь управление Двором постыдным делом? Зря. Почетен любой труд. Если, конечно, человек относится к нему серьезно и ответственно. А труд, связанный с заботой о других людях, почетен вдвойне. Твой отец готов рискнуть жизнью, чтобы исполнить твою мечту. Разве ты не любишь его? Разве ты не хочешь, чтобы, уходя на покой, он был спокоен за дело рук своих? Посмотри на этих людей, Леф: они нуждаются в тебе. Это высшее счастье и высшая честь – быть нужным. Поверь мне, пожалуйста… Даже если сейчас всё, что я говорю, кажется странным и глупым, пройдет совсем немного времени, и ты поймешь, что имелось в виду. Подумай еще раз, Леф – хочешь ли ты стать Воином или примешь на себя бремя Хозяйки?

И я двинулся вниз по ступенькам. Вниз, к Рогару и «милорду Ректору». И где-то совсем рядом с каменными плитами двора меня догнало решение девчонки. Нет, простите – решение взрослой женщины:

– Не надо, па… Это слишком дорогой подарок. Слишком дорогой и… не нужный.

Я усмехнулся и продолжил путь. Но в шаге от тех, кто пришел во Двор Длинных Ножей за мной, поневоле пришлось остановиться и обернуться, потому что Леф крикнула мне вслед:

– Скажи… Ты – Воин?

– О, нет! Я чрезмерно ленив для этого… Я – не воин, милая!

– Да, девочка, он – не Воин… Он – Мастер, – тихо подвел итог Рогар. Ксо возмущенно фыркнул, но ничего не сказал, предоставляя Хозяину Двора право испросить прощения за содеянное. Блондин и собирался этим заняться, благо напряженная ситуация разрешилась без убытка для всех сторон, но обстоятельства в который раз решили привнести в только что затихшее течение жизни немного огонька:

– Хозяин… – задыхаясь от волнения, доложил прибежавший от ворот дозорный. – Там, на улице… «коротышки»!

Весь Двор пришел в движение, напомнившее с виду беспорядочный, но на деле – подчиненный строгим правилам бег мурашей. То есть, те, кто не был вооружен, вооружались, а те, кто уже отяготил себя наточенной сталью, проверяли, насколько легко клинки выходят из ножен.

Ксаррон вздохнул и, поймав конец болтающегося шарфа, дернул меня к себе:

– Если ты втравил всех нас в маленькую междоусобную войну…

– Это не я, клянусь! Я тут совершенно ни при чем!

– Почему я не верю ни единому твоему слову? – спросил кузен у первых снежинок, решивших просыпаться из туч в ночном небе.

– Я не хотел…

– Вот это уже больше похоже на правду, – удовлетворенный кивок. – Придем домой – получишь… что заслужил, а пока, умоляю: не высовывайся! Тебя, Киан, это тоже касается!

Волк обиженно спрятал клыки и сел, даже кончиком хвоста показывая, насколько оскорблен приказом своего хозяина.

Тем временем выяснилось, что «коротышки» вовсе не собирались штурмовать Двор Длинных Ножей,