желаний и упущенных решений. И тогда вам остается только хроническое невнимание.

И если была одна-единственная ночь, когда я сделал выбор, то это была та ночь в августе. Мы засиделись допоздна – болтали, пили, ничего не делали. Часа в три или четыре я все еще бодрствовал, лежа рядом с ней, – а она уже спала. Я помню, что погода доводила меня до безумия, дождь все бродил, спотыкаясь, за окном, как маленький ребенок, которому в шутку налили виски. Мое решение не было патетическим или громогласным – скорее осторожным и приглушенным – я стал иначе думать о ней, иначе думать о самом себе. Но в конце концов это, наверное, и есть любовь: неизвестный риск, на который идешь в ночной тьме, при самой неблагоприятной погоде. И в любом случае, я уже давным-давно собирался повидать бабушку.

Естественно, в воскресенье, когда я проснулся, и комната была залита светом, а она перевернулась на другой бок, волосы ее свесились с подушки, плечи казались узкими и хрупкими, а снаружи доносился шум камнедробилки… естественно, когда я проснулся, раздавались уже другие, более игривые голоса: «О, пожжалуйста, Джексон. Неужели нельзя обойтись без этих дурацких вопросов? Нет у нас нет времени на всю эту чепуху Ну давай, прекрати. В наши дни человеческая раса двигается слишком быстро, чтобы так глубоко погружаться в изучение души. Конечно, ради собственного спокойствия мы с нашими приятелями из новой эры можем остановиться ненадолго, раз уж это так необходимо; эй, кто знает? – может, по чашечке зеленого чая, способствующего самопознанию, дважды в день, как это делали в древнем Китае? Но что касается серьезных дел – природа Любви, например – бога ради, все эти любовные лирики – да пошли они. Пошли они все. Никаких шансов. Не сейчас, Джексон. Все остальное человечество сидит на стероидах, соблюдает специальную, исключающую еду диету, и нечего попадаться им под ноги со своими идиотскими, бессмысленными вопросами. Это гонка. Держи темп. Не выпадай из общего ритма. (И делай деньги, ради бога, делай деньги.) «Влюблен» – ну кто сегодня понимает, что это значит?

(А) Уверены ли вы, что ваш партнер настолько хорош, что вы в состоянии проигнорировать скрытые пороки его/ее личности? (Б) Можете ли вы вспомнить моменты, когда он/она был(а) проявлял(а) заботу по отношению к вам – дарил(а) подарки, например? (В) Является ли он/она более или менее милым (ой)/приемлемым(ой), по сравнению со всеми остальными, с кем вы встречались или, возможно, будете встречаться; неужели вы всерьез сомневаетесь, что другие люди не способны смириться с вашей поразительной ненадежностью и ужасающим невежеством? (Г) Превышает ли коэффициент сексуальности данного индивида средний показатель для лиц противоположного (или того же) пола? (Е) Вы серьезно опасаетесь, что больше никого не встретите? Итак, если вы дали более пятидесяти процентов ответов «да»… ну, что ж, вперед! Вы влюблены! Так что можете сообщить родителям (если у вас есть таковые); купить дом; жениться/выйти замуж; завести детей; начинайте шоу сначала. Гениально!

Таков был голос утра.

Но, как я уже отметил, ночные голоса звучат куда глубже, яснее, отчетливее. Так что мое решение устояло. Даже когда она запаковала чемодан, чтобы отправиться в Сакраменто, и посмотрела на меня, уже готовая к отъезду, стоя в изножье кровати, положив руки на бедра. Особенно когда она запаковала чемодан, чтобы отправиться в Сакраменто и посмотрела на меня, уже готовая к отъезду, стоя в изножье кровати, положив руки на бедра. Мое решение устояло.

– Спасибо, что постирал мои вещи, – сказала она. – Итак, увидимся через пару недель?

– Ага, – я встал с кровати. – А потом я хочу организовать для тебя нечто особенное. Что-то вроде маленького отпуска – насколько я знаю, леди это любят.

Она усмехнулась:

– Особенно те, кто пишет о путешествиях.

– Это место, где ты еще не бывала.

– Ну, скажи.

– Придется подождать до твоего возвращения.

– Можно я попробую угадать?

– Можно – но я не скажу тебе, угадала ты или нет. – За окном загудел клаксон такси.

Она поцеловала меня.

– Ладно, мне пора идти. Сегодня, чтобы тебя допустили к полету в Америку, нужно провести пятьдесят тысяч часов на досмотре. – Она взяла сумки и несколько секунд стояла без движения. – Как идут дела?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь: я-не-могу-идти-мне-надо-еще-за-кончить-три-или-чуть-больше-стихов.

– Ах, ты об этом! Сейчас я работаю над строками: «О, не печалься, ангел мой, Разлуку мне прости: Я знаю, что любви такой Мне в мире не найти».

– Вот как, – она улыбнулась. – Именно это я и хотела сказать.

Я удержал ее еще на мгновение:

– Ты не слишком прилежна.

– Я почитаю его поподробнее и тогда смогу с тобой спорить более аргументированно.

Готов спорить, что «Песня» – самое прекрасное стихотворение, написанное на английском языке, Но, как и в случае со «Сном», я так же сильно поражен смятением на пути к заявлению в последней строфе, как и самой строфой:

Итак, в Рим. Вечный город любви и веры, Венеры и Ватикана, причастия и святотатства. Там сходятся все пути. И там живет бабушка. В Рим.

Проезжая по Виале ди Трастевере,[106] мы стояли возле самых дверей, держась за подвесные ремни и раскачиваясь в нелепом, неритмичном танце, который трамваи по всему миру навязывают своим пассажирам.

– Где мы выходим? – поинтересовалась Мадлен, намеренно наклоняясь сильнее, чем требовалось, так что каждый раз, когда трамвай качался, ее лицо прижималось к моему. Мы миновали фасад Министерства народного образования с многочисленными портиками.

– На площади прямо перед рекой – осталось еще две остановки, – ответил я.

– Река – это Тибр?

– Угу, хотя здесь его называют Тевере; отсюда полагаю, и Трастевере.

– Попробуй уложиться в три предложения.

– Ты о чем?

– О предисловии к твоему сочинению: «Сорок восемь часов в Трастевере».

– О… гм, допустим, так: Трастевере – один из немногих районов в Риме, имеющих свое лицо. В лучших традициях контркультуры, он расположен за рекой, на противоположном берегу от исторического центра города, как Левый Берег в Париже, и заслужил примерно такую же репутацию среди богемы и художников. – Я выдержал паузу. – Вообще-то, скорее всего, это ерунда. Я думаю, это просто бедная часть города – своего рода трущобы, в том числе и для художников-неудачников. Место, которое не следует посещать после наступления темноты. А сейчас, поскольку район очень хорошо сохранился, все туристы непременно приходят посмотреть на него – знаешь, как это бывает – выглядит он действительно здорово – и отличается от всего остального Рима.

– Не слишком содержательно – с предисловиями всегда так. Но общая картина мне ясна.

Наш трамвай ехал по рельсам, а по обеим сторонам от него мчались автомобили, ускоряясь на пути вперед, к центру города, мелькали мотороллеры, проскакивая в малейшие просветы в потоке машин. Трамвай подошел к остановке, пассажиров качнуло вперед.

– Осталась еще одна остановка, – сообщил я.

Организовать поездку оказалось легко: я позвонил бабушке, и мы пустились в наш обычный телефонный марафон, в ходе которого я объяснил, что с вдохновением работаю над Донном, но чувствую необходимость передохнуть и подумываю, не приехать ли мне к ней на выходные… с подругой. (О, эти