– Это ваша специализация?
– Да, в университете в Штатах.
Я подумал, что она собирается сказать что-то еще, но она замолчала и смотрела мне в глаза, продолжая курить. Пришлось поддерживать беседу мне самому:
– Вы там выросли? У вас практически нет акцента.
– Нет, я росла в разных местах. Мой отец работал в Министерстве иностранных дел. Он уже некоторое время живет во Франции, но прежде его переводили с одного поста на другой, по всему миру. Я тогда была маленькой. Я ходила в школу там, куда его посылали. Когда переезжал он, переезжала и я. В основном это были страшно занудные школы для детей дипломатов. Но иногда бывало весело. А потом он отослал меня в Англию, в школу-интернат, которая была… такой, какой была.
– А ваша мать? Чем она занимается?
– Ничем. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. – Практически сразу, без паузы, она спросила: – А ваши?
– Они оба погибли, когда мне было четыре года Я их даже не помню. Меня воспитала бабушка. Думаю, это было даже к лучшему. Боюсь, я не слишком высокого мнения о поколении моих родителей.
– Дети бэби-бума – полный отстой.
Что было дальше? Что было в беседке «Ла Казетты», в нашем маленьком итальянском коттедже с белеными стенами и единственной свечой, и лавром, растущим в терракотовом горшке перед камином? Что я узнал? Очень многое. Во время
Что касается родителей, я не стал задавать дополнительные вопросы, ограничившись самой общей информацией. Мне кажется, эта тема возникала всего лишь раз или два за все время, которое мы были вместе. Со своей стороны, я никогда не стремился к обмену информацией о родственниках, я не считал это важным. Однако я заметил, что Мадлен постоянно использовала против меня мои же собственные приемы. Почти каждый раз, когда я пытался начать беседу о ней самой, она либо отделывалась шуточками, либо снова переводила разговор на меня.
– С кем вы обычно общаетесь, когда возвращаетесь в Лондон? – поинтересовался я, откидываясь на спинку стула после того, как пришел из туалета, и туг же пожалел о бестактности и прямолинейности своего вопроса. – Куда обычно ходите? Поддерживаете ли отношения с друзьями по американскому колледжу?
– По большому счету у меня там не было друзей. Я была очень одинока. – Она скорчила гримасу, которая должна была изображать страдание.
Я саркастически кивнул:
– Полагаю, все из-за того, что вы в детстве слишком часто меняли школы и так и не научились строить долгосрочные дружеские отношения?
– Именно так, – она широко улыбнулась в ответ.
– А путешествующая журналистка все время где-то путешествует, и, естественно, у нее совершенно нет времени на налаживание контактов на Флит-стрит или в Вестминстере, как это делают остальные писаки.
– Нет, – она энергично помотала головой. – Вы совершенно правы. Я нахожусь в трагической изоляции. У меня нет друзей. Но у большинства девушек их тоже нет. В глубине души мы все мечтаем об отборном и проверенном рыцаре, который спас бы нас от попыток установить близкие отношения с кем-то другим. Так что вечера я чаще всего провожу дома, в новой квартире, читаю пособия по повышению самооценки и полными слез глазами смотрю в пустоту, утешаясь лишь бутылочкой вина и мелодией «Все кроме меня».
– Ну что же, если дела пойдут совсем плохо, можете заплатить мне, и я приглашу вас куда-нибудь разок-другой, если вы сочтете, что это может развеселить вас или принести какую-то пользу.
– Это очень любезно с вашей стороны, Джаспер, – она взяла меню десертов. – О, вот это действительно изысканные блюда. И выглядит это по-настоящему красиво.
– Да, – спокойно ответил я.
Я не знал, что она имеет в виду – почерк, которым написано меню, или сами десерты.
– Но, боюсь, это я пропущу. Ограничусь чашечкой кофе. – Она подняла глаза: – А вы?
– Я не слишком большой любитель десертов.
Она выудила из пачки очередную сигарету.
– Знаете, одна из самых печальных обязанностей женщины – необходимость изводить себя голодом, чтобы хорошо выглядеть. Отчасти, чтобы позлить подружек, отчасти оттого, что мужчинам мы нравимся такими и… – Я попытался прервать ее, но она не дала мне такой возможности. – Да, это так. Конечно, так. И это срабатывает. Мужчинам действительно нравятся стройные девушки. Мы голодаем как безумные, и какова награда? Представьте себе, что желание сбылось и женщина привлекла внимание единственного настоящего мужчины…
– И что?
– Он приглашает ее на ужин.
Я рассмеялся.
– Это фарс. Жизнь женщины превращается в одну сплошную, непрекращающуюся диету с единственной целью быть приглашенной на ужин, который она не может есть.
К нам подошел официант. Я заказал два эспрессо и позаимствовал еще одну сигарету из ее пачки. Она протянула мне упаковку спичек (из «Виллаж Вангард», джаз-клуба в Нью-Йорке). Потом мы некоторое время сидели в молчании и курили. Затем она неожиданно спросила:
– И какая буква нравится вам больше всего Джаспер?
Я не смог скрыть своего изумления. Никто – ни Уильям, ни Люси, ни Сол – никогда не задавали мне этот вопрос. Только бабушка, когда я был намного моложе – может, мне было лет шесть или семь – и играл на полу гостиной в Оксфорде, практикуясь в написании алфавита фломастерами.
– X, – произнес я на выдохе. – Буква X.[65]
– Это весьма предсказуемо, не правда ли?
– Почему вы так считаете?
– Потому что это самая эффектная буква. – Затем, с театральным вздохом и нарочито пониженным голосом, с подчеркнутым придыханием, она проговорила: – Буква любви и анонимности.
Я покачал головой. Мы вступили на мою территорию.
– Не согласен. Наиболее эффектная буква – Q. У нее изумительная форма – в частности, она обладает уникальным потенциалом изображения хвостика, пересекающего овал. Кроме того, после нее не может стоять никакая другая буква кроме U. Какая еще буква демонстрирует подобное высокомерие? В букве Q есть особое изящество – великолепная, недостижимая иными буквами гламурность. В ней гораздо больше возможностей, чем в X.
– Нуда, это справедливо – тогда почему X?
