это занятие защищало ее, не позволяло полностью зависеть от течения разговора.

– Я знаю.

– Полагаю, причина не в религии? – улыбнулась она.

Я улыбнулся в ответ:

– Если бы дело в моих религиозных взглядах, я бы попросил тебя встречаться со мной чаще.

– Но ты хочешь, чтобы мы… не встречались. Вообще.

– Да.

– Она глубоко вздохнула:

– Ну что ж. Это твое решение, – На мгновение она не смогла скрыть уязвленной гордости, а потом изменила тактику, проявляя заботу – любимое оружие женщин в отношениях с мужчинами, которые младше их: – С тобой все в порядке? Что-то случилось?

Рыжий широко открыл рот, высунул язык и пустил слюни.

Я ненавидел себя за то, что произнес вслух следующую фразу:

– Да. В некотором роде. Кое-что случилось. Я встретил одного человека… это очень серьезно… я не хочу быть нечестным… по отношению к ней.

О, господи, какая преждевременная и навлекающая несчастье ложь. Но она сыграла свою роль.

– О, теперь я понимаю. Так бы сразу и сказал. И она захватила тебя всего, целиком?

Я кивнул.

– Вот уж не думала, что такое может случиться. Я считала, ты из тех, кто занят исключительно собой. – Она все еще немного флиртовала, но скорее машинально, чем преднамеренно. Битва окончилась. Все, что ей оставалось, это занять покровительственную позицию по отношению к молодой женщине, с которой ни она. ни я не знакомы. – Полагаю, она очень умная и красивая.

– Да, именно так.

Всю дорогу домой я пребывал в отвратительном настроении. Мерзкая штука этот разрыв отношений. Особенно в городах. Особенно в Лондоне, где повседневная жизнь подается к столу такой сырой и холодной и распределяется между столькими чужими людьми. Конечно, во всем виноваты эти голливудские сказочки для взрослых о бескомпромиссных мужчинах и женщинах, которые хотят иметь все или ничего. И хотя большинство из нас помнит, что в реальной жизни пули и автокатастрофы убивают, в глубине души мы придерживаемся романтического мифа и забываем поддерживать и укреплять в себе недоверие и осторожность. Но горькая правда состоит в том, что женщина может нравиться мужчине иногда – например, в какой-то определенный вечер, или всегда после обеда. И мужчина может нравиться женщине точно так же: снова и снова, время от времени, при некоторых обстоятельствах, выступая в какой-нибудь роли. И не надо давать обещаний вечной любви или принимать на себя невыполнимые обязательства под влиянием момента: просто надо дружить, порой позволяя себе удовлетворять возникающее желание. И не всегда это должна быть любовь, ее может вообще не быть, но если два человека привязаны друг к другу, это надо ценить, и это очень важно.

Я вел себя по отношению к Селине как последний сукин сын.

Но это нужно было сделать.

Когда я вернулся в свою квартиру, я поинтересовался погодой и порадовал себя удивительным «Концертом для четырех клавесинов» Баха.

Прогноз погоды обещал жару. Несколько необычайно солнечных дней, и вслед за ними библейский потоп. Я вошел в студию и выглянул из окна. Ее не было видно. В выходные Карла не позвонила. От Роя тоже ничего не было слышно. Я обратился к работе, лежавшей передо мной на чертежной доске. «Диета любви» не была завершена. Я перечитал первые строки и снова споткнулся на слове «благоразумие».

«Ну хорошо, – подумал я, – я стану прилежным подмастерьем: наступает период сдержанности, отдаления от мира, период самоконтроля. Прочь от окон, за которыми меня поджидают искушение и желание». Я надел тунику, в которой обычно работал, и начал переносить доску, чернила и перья из студии в спальню. Пусть сад останется в распоряжении Венеры.

В моих последних снах лил дождь. Проснувшись, я почувствовал, что воздух стал прохладнее. Несколько мгновений я лежал неподвижно и прислушивался, как барабанят падающие капли, наконец, решив увидеть все своими глазами, я встал и подошел к окну. С неба лились потоки воды, колотившие по крышам дома напротив, стекавшие по черепичным ложбинам, превращавшиеся в водостоках в настоящие реки. Я поднял раму и высунул голову наружу.

Пять дней одиночества и усердного труда закончились. Отключив телефон, я ни на мгновение не отвлекался от работы с тех пор, как расстался с Селиной. И ни разу – за все солнечные часы – не подошел к окнам, выходившим в сад.

Теперь я направился в прихожую и набрался смелости войти в студию. Без доски и стула комната казалась заброшенной. Исполненный благодарности к дождю, я раздвинул жалюзи и внимательно посмотрел в сад. Вода собиралась вокруг пустой скамейки в глубокие мутные лужи.

Не хочу вводить вас в заблуждение: помимо возвращения на привычное рабочее место я не имел никаких определенных планов. «Венера может появиться снова, – думал я, – или позвонит Карла, и я найду ее у Данило». В любом случае я чувствовал, что несколько дней изоляции пошли мне на пользу. Вернулась столь необходимая мне прохлада, и вместе с ней – ясность мысли; я был готов ждать. Все тот же старинный закон: преследуй женщину целеустремленно, но не будь нетерпелив.

Я пил чай, лежа в ванне, и читал Донна. Насколько я помню, в тот момент я как раз начал «Посещение»: «Когда твой горький яд меня убьет…». Но вместо этого, возможно из-за постоянно моросящего дождя или просто так, я решил перечитать «Туман». Я заметил, что оба произведения – как ни странно – используют в качестве отправной точки тему смерти самого повествователя. Это совпадение в дальнейшем убедило меня в том, что я уже начинал подозревать: «Песни и сонеты» следует рассматривать прежде всего как собрание пересекающихся текстов, которые служат комментариями друг к другу – точно так же, как в музыке существует основная тема и вариации. Главная тема Донна – Любовь как таковая (вводная ария, к которой мы вновь и вновь возвращаемся на протяжении пьесы), в то время как вариации колеблются от счастливого союза и равенства полов к откровенному неповиновению и вызову; от одного из стихотворений, озаглавленного «Песня» («О, не печалься, ангел мой/ Разлуку мне прости…»), к другому с тем же названием («Верных женщин не бывает»). Каждая вариация, конечно, и сама по себе прекрасна, но только весь сборник в целом доводит звучание тонов до подлинного резонанса и полноты.

На первый взгляд «Туман» показался мне довольно легкомысленным. И в некотором роде я был прав: это произведение забавное и даже игривое. Однако теперь я полагаю, что это изящно выстроенный tour de force [46]– не в последнюю очередь потому, что Донну каким-то образом удалось перейти от холодного мужского трупа (лежащего на столе патологоанатома и разрезанного в результате вскрытия) к обнаженному женскому телу (лежащему подобным образом, но на кровати, и вполне живому), и все это в двадцати четырех коротких строках.

Название относится к некой ядовитой дымке или мгле, поднимающейся в первой строфе, в ходе одной из самых запоминающихся «сцен», выстроенных Донном (К дождю этот туман никакого отношения не имел, но откуда мне это было знать?). Мертвого любовника собираются вскрыть, чтобы удовлетворить любопытство его друзей, которые не понимают, что его, собственно, убило. Врачи продвигаются вперед и кромсают труп; рассматривая каждую часть тела по отдельности, пока не обнаруживают образ любовных мучений в самом сердце несчастного. Этот образ высвобождает «внезапный туман любви», который угрожает своим смертоносным очарованием чувствам зрителей, наблюдающих за вскрытием, превращая тем самым убийство одного поэта в массовую бойню.

Такой театрализованный кошмар весьма характерен: Донн мог быть автором триллеров, когда того хотел, и (как часто случается в этом жанре) демонстрировал болезненное, почти вульгарное чувство юмора,