— Это кто тебе рассказал?

— Ира…

— Этика и эстетика? — улыбнулся Воронин.

— Ну да, — Виктор смущённо шмыгнул носом, — Ирина Алексеевна…

— Хорошенькая девушка?

— Обалденная! И столько знает! Вот таких бы людей побольше повстречать по жизни…

— Повстречаешь. Жизнь только начинается, Витя.

— Хотелось бы надеяться.

У ворот посольства хлопнула дверь грузовика. Поутру приехали две фуры с продовольствием из Финляндии, и на территории было весь день шумно: водители выпили после долгой дороги, собравшись в гостинице посольства вместе с горничными, громко смеялись и тянули какие-то песни, подпевая включённому магнитофону. Сейчас один из них залез в кабину грузовика и что-то искал там.

Краем глаза Виктор увидел, как во двор вышла женщина и остановилась возле машины. Она что-то спросила у водителя, показывая ему тёмно-синюю папку с бумагами. Водитель высунулся из кабины — белобрысый, взъерошенный, весёлый — и долго кивал, слушая женщину. Он был моложе и беззаботнее неё, громко похохатывал и время от времени поглаживал её по плечу, делая это очень легко, по-свойски, но женщина каждый раз напряжённо застывала и, одетая в строгий зелёный костюм, сразу становилась похожей на ответственного государственного чиновника.

Её звали Елена Самохина, она была советской гражданкой из УПДК[29] . В свои тридцать лет она оставалась незамужней. Лицо её не отличалась красотой, но работа в системе УПДК, подразумевавшая не только высокую зарплату, но и частые сувениры от работников посольства, позволяли Елене следить за своей внешностью, быть исключительно ухоженной и даже милой. Служащие УПДК разительно отличались от подавляющего числа рядовых советских граждан, они жили в своём особом пространстве: пользовались многими благами капиталистического мира, но при этом оставались людьми с советским менталитетом, страшились слежки и доносчиков и ужасно боялись потерять свою работу, в которой для большинства из них воплотилось высшее материальное благо…

Минут через десять шофёр выпрыгнул из кабины грузовика и, продолжая весело, но негромко говорить, потащил Елену за собой, решительно взяв её за руку. Смеляков видел, что она не слишком сопротивлялась: рабочий день подошёл к концу, её не должны были хватиться. И всё же она вела себя сдержанно, прекрасно зная, что от стоявших у ворот сотрудников ООДП редко что ускользало из внимания. Она прошла к двери подсобного помещения, постояла, поговорила о чём-то минут пять-десять, затем, когда Смеляков отвернулся, прошмыгнула внутрь.

«Ишь ты! Мышка какая!» — улыбнулся Виктор, входя в будку и усаживаясь на стул, чтобы сделать пометки в блокноте.

Возле ворот послышались шаги. По звуку Виктор определил мужскую походку. Бесшумно поднявшись со стула, Смеляков вышел из будки. Первое, что бросилось ему в глаза, были массивные золотые часы на запястье мужчины.

«А вот и мой неизвестный из “тойоты” господина начальника безопасности», — удовлетворённо подумал Виктор. Мужчина остановился, не выходя из ворот и закурил. Смелякову не было знакомо его лицо. Особых примет у человека не было, он не попадал ни под какие ориентировки. Минутой позже из центральной двери посольства вышла госпожа Эриксен, сотрудница консульства, и торопливым шагом подошла к человеку с золотыми часами. Они негромко обменялись несколькими словами, но ни слов, ни языка, на котором были произнесены фразы, Виктору не удалось расслышать из-за музыки, доносившейся из гостиницы. Женщина взяла незнакомца под руку, и они вышли из ворот деловой походкой.

Смеляков вернулся в будку, чтобы записать, наконец, свои наблюдения за последний час.

Водители фур кутили до глубокой ночи. Иногда к ним забегали горничные, иногда приходили посольские шофера, дважды заглядывал атташе по культуре, разок побывала сотрудница консульства. Видя это непринуждённое общение, в котором дипломаты и простые «водилы» сидели бок о бок и рассказывали друг другу уморительные, судя по громкому хохоту, шутки, Смеляков не мог не удивляться. Всё происходило легко и просто. В Советском Союзе такая демократичность была почти неведома.

Ночью стихло.

Дежурство подходило к концу, а Елена Самохина так и не покинула территорию посольства. Прогуливаясь вдоль ограды, Виктор остановился возле Воронина. Тот курил, глядя, как всегда, с невозмутимым видом куда-то вдаль.

— Дай огоньку, что ли, — попросил Смеляков, и лейтенант щёлкнул зажигалкой. — Самохина-то засиделась сегодня…

— Елена-то? Да уж, загуляла бабёнка, — он посмотрел на Виктора, выпустил дым через ноздри и пожал плечами. — С кем не бывает… Расслабилась.

В эту минуту у дверей гостиницы послышалось хихиканье. Виктор скосил глаза. Елена стояла, прижавшись к молодому водителю. Пиджака на ней не было, лёгкая белая блузка расстегнулась почти до живота, а крепкая мужская рука обвивала её талию. Водитель со вкусом потягивал сигарету, иногда предлагая её Елене, и та принимала угощение, негромко посмеиваясь грудным, очень женским смехом.

— Перебрала, — констатировал Воронин, но не прозвучало в этом слове ни осуждения, ни насмешки.

— Что делать? Позвать её? — спросил Смеляков. Ему было жалко, что Елену могли выгнать с работы за «аморалку».

— Не надо. У них там постели есть для шоферюг, — покачал головой Воронин. — Пусть себе отсыпается.

— Но ведь она уже готовенькая… А этот чувак прямо загребает её. Он же не даст ей просто так спать…

— Это не наше дело, Витя. Человек имеет право на личную жизнь?

— Имеет.

— Вот и всё.

— А как же это… отчёт-то?.. В сводке же надо указать…

Воронин неопределённо поднял брови и надул губы:

— Тут уж дело твоей совести, — он поцокал языком. — Лично я ничего не видел… Ну, зачесалось у неё кое-где, пускай даст волю своему телу. Человеку надо иногда быть просто человеком, а не винтиком социального механизма… Попомни мои слова, Витька. Никогда не знаешь, в какой момент природа схватит тебя за одно место. Но поверь мне: иногда она так схватит, что и опомниться не успеешь… Так что умей быть снисходительным… и понимающим.

На следующий день, едва заступив на пост, Смеляков заметил Елену Самохину. Она была во вчерашнем зелёном костюме, бледная, сосредоточенная. Выйдя из дверей основного корпуса, женщина долго смотрела на ворота. Виктор отвернулся, делая вид, что не обратил на неё внимания, и подошёл к Воронину.

— Сегодня с погодой повезло, — задумчиво сказал лейтенант. — Тепло, солнце не жарит.

— Да, — через плечо Воронина Виктор увидел бородатого человека.

— Новый анекдот хочешь?

— Валяй, — Смеляков продолжал смотреть на приближавшегося человека. В лице его было что-то до боли знакомое, но Виктор никак не мог понять, что именно было знакомым. Включившийся в голове механизм стремительно перелистывал картотеку памяти, отбрасывал приметы, не подходившие к данному лицу, и перепрыгивал но другие.

— В Африке два негра переплывают реку, — начал рассказывать Воронин с безучастным выражением лица, у него во время дежурства всегда было лицо восковой фигуры. Воронин даже смеялся как-то так, что казалось, будто смеётся не он, а кто-то спрятавшийся за его спиной. — Один выходит на берег, а второй ещё плывёт. И тут он бац — вскрикивает. «Ты что?» — спрашивает первый. «Послушай, только что крокодил откусил мой орган.» — «Какой?» — «Не знаю. Я не отличаю одного крокодила от другого»…

Смеляков негромко рассмеялся, не спуская глаз с бородатого человека. Тот неторопливо приближался. Он выглядел интеллигентно, борода его была очень ухожена, но взгляд его был рассеян, как