обязанностей; такие люди — несчастнейшие из всех, они спешат поскорее закончить работу, торопятся убежать от неё, чувствуют себя вечными рабами, и никакие премиальные никогда не принесут им удовлетворения… Учитесь жить своей профессией, учитесь творить её, взращивать её… — Ушкинцев немного помолчал, встал со своего места и прошёлся вдоль столов. — Хочу сразу предупредить вас, чтобы ничего похожего на учёбу, с которой вы знакомы по средней школе, вы не ждали. О каждом из вас я буду судить по тому, как вы работаете здесь, на занятиях, изо дня в день, как отвечаете на вопросы, насколько активно участвуете в обсуждении поставленных на занятиях задач. Никаких отметок, никаких средних баллов… Меня интересует, насколько глубоки ваши знания. Мне нужно научить вас владеть полученной информацией. Мне нужны профессионалы, а не просто прилежные ученики… Пусть даже на экзамене вы ответите блестяще, я не поставлю вам пятёрку, если вы не работали во время занятий… Ваша профессия требует въедливости, кропотливости. Впрочем, не будем ставить себя выше других людей — всякая профессия требует кропотливости… Прежде чем приступить к лекции, я хочу порекомендовать вам книгу Владимира Богомолова, которая называется «В августе сорок четвёртого». Там очень точно прописана работа офицеров СМЕРШа. Вы, конечно, занимаетесь другим делом, но всё-таки во многом сходным. Прочитайте, товарищи, прочтите внимательно, и вы поймёте, о чём я говорю. Очень полезная для вас книга. Почти учебник, увлекательнейший учебник…

В тот же день перед слушателями появилась худенькая девушка, с длинными каштановыми волосами, огромными детскими глазами, в пышном мохеровом свитере белого цвета и серой обтягивающей бёдра юбке. Было так странно видеть такое женственное, мягкое, хрупкое создание в отделе, где всегда клубилось только мужское общество.

— Здравствуйте, товарищи курсанты! — весело поздоровалась девушка.

Слушатели отозвались дружным радостным гомоном.

— Меня зовут Ирина Алексеевна. Я буду знакомить вас с предметом, который вам скорее всего, совсем незнаком и на первый взгляд покажется даже ненужным, так как вы, наверное, говоря о своей профессии, в первую очередь представляете оружие, боевые приёмы и всё такое прочее. Я же буду преподавать этику и эстетику. Надеюсь, это будет интересно. Я познакомлю вас не только с правилами этикета, но буду рассказывать о литературе, живописи, музыке, держать в курсе всех новинок театрального мира. Дипломатический корпус — это люди высокообразованные, а вам от случая к случаю придётся вести беседы с ними, и было бы печально показать себя невеждами. Не подумайте, что я хочу обидеть кого- нибудь и заранее, не будучи знакома ни с кем лично, как бы обвиняю в необразованности. Но вы же сами прекрасно понимаете, что вы — совсем молодые люди, только что демобилизовавшиеся, собственно, ничего не видели ещё в жизни. Армия, а до армии — школа. Будем смотреть правде в глаза — небогатая жизнь. Так что начнём её активно обогащать.

— Мы совсем не против! — бодро сказал кто-то.

— Мне всего двадцать четыре года, поэтому жизненный опыт у меня у самой, как вы понимаете, не очень большой, — улыбнулась она. — Так что жизни я учить не стану никого. Я буду рассказывать о культуре. И поверьте, товарищи, я постараюсь передать вам всё, что знаю.

— А вы очень много знаете, Ирина Алексеевна? — спросил кто-то из задних рядов, и в вопросе послышалось некоторое ехидство.

— Достаточно много, чтобы хорошенько нагрузить вас, — ответила она с улыбкой, найдя глазами спросившего, — и дать пищу для размышления, товарищи. Я не владею оружием, не смыслю ровным счётом ничего в отпечатках пальцев, зато в истории искусства я чувствую себя как рыба в воде. Ну а историю искусства невозможно осмыслить в отрыве от культуры нашего времени, так что приходится быть в курсе всего нового. Поэтому информации на вас обрушится много…

Стоя в тамбуре поезда, Антон Юдин угрюмо смотрел в ночное окно, за которым иногда проплывали далёкие мутные огоньки, и курил, с какой-то жестокостью высасывая из папиросы горький дым. Засиженная мухами и покрытая слоем серой пыли лампочка в тамбуре горела тускло. Дверь, ведущая из вагона в вагон, назойливо хлопала, раскачиваясь туда-сюда и клацкая сломанным язычком замка; каждый раз, распахиваясь, она впускала в вагон оглушительный стук колёс — стальной, тяжёлый, однообразный, пугающий и гипнотизирующий.

Искурив до основания одну папиросу, Юдин сразу зажёг вторую. Он испытывал какой-то мучительно сонливый упадок сил. Он решился выйти из купе и оставить свой рюкзак без присмотра только после того, как двое его соседей отправились ужинать в вагон-ресторан. Четвёртое место в купе пустовало.

«Вот и всё, — проносилась иногда в голове одна и та же мысль, — вот и всё. Теперь уже ничего такого не будет. Теперь только уехать подальше».

Перед глазами снова и снова возникал Асланбек Тевлоев, завалившийся набок на переднем сиденье автомашины, его набухшая от крови одежда, скосившиеся к носу невидящие глаза, застывшие пузырики слюны на скривившихся губах…

Юдин долго не мог решиться выбросить тело из машины и продолжал ехать с ним. Когда же он, наконец, свернул в какую-то рощу и попытался выкопать яму, то понял, что руки отказывались служить ему, пальцы не желали сжиматься на черенке, лопата будто живая выскальзывала из рук. Земля оказалась слишком твёрдой, чтобы он мог справиться с её сопротивлением, и он психанул, взмахнул лопатой, швырнул её в сторону.

— Что ты, сука вонючая, не мог в другом месте, что ли, тайник устроить? — кричал Юдин, обращаясь к Тевлоеву, лежавшему у вывернутых узловатых корней древнего тополя. Асланбек безучастно пялился в набросанные перед его лицом комья земли. — Всё из-за тебя, жмурик поганый! Тут земля как камень! Хрена с два зароешь тебя тут!

Юдин так и оставил его непогребённым.

Он долго ехал по направлению к Грозному, затем неподалёку от какого-то села спрятал «москвич» в густом кустарнике, снял с себя военную форму и облачился в гражданскую одежду. Все его вещи — золото, деньги и пистолет — легко уместились в одном рюкзаке. В селе он пристроился под ржавым жестяным навесом автобусной остановки и стал ждать попутки. Ему повезло, минут через двадцать его подхватил заляпанный грязью грузовичок и довёз прямо до вокзала в Грозном.

Затем повезло с поездом, ближайший поезд на Ростов-на-Дону отправлялся через тридцать минут. Юдин без труда купил купейный билет…

— Эй, молодой человек, — в тамбур вошла женщина и тронула его за локоть.

Юдин внимательно поглядел на неё, стараясь сосредоточиться на её словах и вернуться мыслями к действительности.

— Сигареткой не угостите? — спросила она. Её желтоватые волосы были забраны в пучок на затылке, открывая слегка оттопыренные уши и крепкую шею с хорошо видимой синенькой жилкой.

— У меня только «Беломор», — глухо ответил он.

— Пусть «Беломор», — милостиво согласилась она, — какая разница, чем травить себя?

Он достал из нагрудного кармана рубахи сплющенную пачку папирос и протянул незнакомке. Она была немного старше Юдина, может, года на четыре, стало быть, ей около тридцати. В уголках тёмных глаз притаились морщинки. Губы пухлые, весьма аппетитные. Ощупав эти губы взглядом, Юдин сглотнул слюну.

— Меня зовут Света, — сказала женщина, — а вас?

— Антон.

— Хорошее имя… — она подняла лицо к лампе на потолке и пустила дым в лампу. — Был у меня когда-то парень с таким именем. Красивый, на вас похож… — Света посмотрела Юдину в глаза, и её пухлые губы медленно вытянулись в улыбку.

— Я красотой не отличаюсь.

— Это ты не скажи, — женщина закачала головой, и было не совсем понятно, перешла ли она вдруг на «ты» или просто выразилась в такой форме. — Красота — штука неоднозначная, тонкая. Иногда