unreasonable that he should die after all he had undergone. Fate asked too much of him. And, dying, he declined to die. It was stark madness, perhaps, but in the very grip of Death he defied Death and refused to die.
He closed his eyes and composed himself with infinite precaution (он закрыл глаза и с безмерной предосторожностью успокоил себя/взял себя в руки; to compose — улаживать, успокаивать). He steeled himself to keep above the suffocating languor (он превратил себя в сталь/преисполнился решимости, чтобы удержаться над удушающей слабостью; to steel — преобразовать в сталь /о железе/; придавать силу, решимость) that lapped like a rising tide through all the wells of his being (которая плескалась, как поднимающийся прилив, через все источники/родники его бытия). It was very like a sea, this deadly languor (она была очень похожа на море, эта смертельная слабость), that rose and rose and drowned his consciousness (которая поднималась и поднималась, и мало-помалу затапливала его сознание; bit by bit — мало- помалу, понемногу, постепенно). Sometimes he was all but submerged (иногда он почти тонул: «оказывался затопленным, погруженным под воду»; to submerge — окунать; опускать, погружать под воду; затоплять), swimming through oblivion with a faltering stroke (плывя сквозь забвение неуверенными взмахами); and again, by some strange alchemy of soul (и опять, по какой-то странной алхимии души), he would find another shred of will and strike out more strongly (он находил еще одну крупицу воли и бросался вперед более энергично; shred — клочок, кусочек, обрывок; капля, крупица, частица /о чем-либо нематериальном/; to strike — ударять; пробивать, проникать сквозь что-либо; strongly — интенсивно; энергично, решительно; to strike out — направляться; атаковать; бросаться).
He closed his eyes and composed himself with infinite precaution. He steeled himself to keep above the suffocating languor that lapped like a rising tide through all the wells of his being. It was very like a sea, this deadly languor, that rose and rose and drowned his consciousness bit by bit. Sometimes he was all but submerged, swimming through oblivion with a faltering stroke; and again, by some strange alchemy of soul, he would find another shred of will and strike out more strongly.
Without movement he lay on his back (неподвижно он лежал на спине), and he could hear (и слышал), slowly drawing near and nearer (медленно приближающееся ближе и ближе; to draw near — подходить, приближаться), the wheezing intake and output of the sick wolf's breath (свистящие вдохи и выдохи /дыхания/ больного волка). It drew closer, ever closer (он приблизился ближе, еще ближе), through an infinitude of time (сквозь бесконечность времени), and he did not move (а он не двигался). It was at his ear (он был у его уха). The harsh dry tongue grated like sandpaper against his cheek (шершавый сухой язык потерся, как наждачная бумага, о его щеку). His hands shot out (его руки вылетели = он выбросил вперед руки; to shoot out — выскакивать, вылетать) — or at least he willed them to shoot out (или, по крайней мере, он пожелал, чтобы они вылетели). The fingers were curved like talons (пальцы были изогнуты, как когти), but they closed on empty air (но они сомкнулись на пустом воздухе). Swiftness and certitude require strength (стремительность и уверенность требуют силы), and the man had not this strength (а у человека не было этой силы).
Without movement he lay on his back, and he could hear, slowly drawing near and nearer, the wheezing intake and output of the sick wolf's breath. It drew closer, ever closer, through an infinitude of time, and he did not move. It was at his ear. The harsh dry tongue grated like sandpaper against his cheek. His hands shot out — or at least he willed them to shoot out. The fingers were curved like talons, but they closed on empty air. Swiftness and certitude require strength, and the man had not this strength.
The patience of the wolf was terrible (терпение волка было громадным; terrible — внушающий страх, ужас; страшный, ужасный; громадный). The man's patience was no less terrible (терпение человека было не менее громадным). For half a day he lay motionless (полдня он лежал неподвижно), fighting off unconsciousness and waiting for the thing that was to feed upon him (отбиваясь от потери сознания и ожидая тварь, которая должна была съесть его; unconsciousness — патологическое оцепенение, бессознательное состояние; to feed upon — питаться чем-либо) and upon which he wished to feed (и которую желал съесть он). Sometimes the languid sea rose over him and he dreamed long dreams (иногда море апатии накатывало на него, и ему снились долгие сны; languid — слабый, ослабевший; вялый; апатичный, бездеятельный); but ever through it all, waking and dreaming (но постоянно на протяжении всего этого, бодрствующий и грезящий), he waited for the wheezing breath and the harsh caress of the tongue (он ожидал свистящего дыхания и шероховатой ласки языка).
The patience of the wolf was terrible. The man's patience was no less terrible. For half a day he lay motionless, fighting off unconsciousness and waiting for the thing that was to feed upon him and upon which he wished to feed. Sometimes the languid sea rose over him and he dreamed long dreams; but ever through it all, waking and dreaming, he waited for the wheezing breath and the harsh caress of the tongue.
He did not hear the breath (он не услышал дыхания), and he slipped slowly from some dream to the feel of the tongue along his hand (и он медленно и плавно перешел от какого-то сна к ощущению прикосновения языка на руке; to slip — скользить; плавно переходить /из одного состояния в другое, от одного к другому/; feel — ощущение от прикосновения). He waited (он подождал). The fangs pressed softly (клыки мягко нажали); the pressure increased (давление увеличилось); the wolf was exerting its last strength in an effort to sink teeth in the food (волк напрягал свои последние силы в попытке погрузить зубы в пищу) for which it had waited so long (которой он так долго дожидался). But the man had waited long (но человек долго дожидался /этого момента/), and the lacerated hand closed on the jaw (и истерзанная рука сомкнулась на челюсти). Slowly, while the wolf struggled feebly and the hand clutched feebly (медленно, пока волк слабо боролся, а рука слабо сжимала), the other hand crept across to a grip (другая рука подкралась к хватке = чтобы схватить; to creep — ползти). Five minutes later the whole weight of the man's body was on top of the wolf (пять минут спустя весь вес тела человека был = лежал поверх волка; on top of — поверх). The hands had not sufficient strength to choke the wolf (руки не имели = в руках не было достаточно силы, чтобы задушить волка), but the face of the man was pressed close to the throat of the wolf (но лицо человека было прижато близко = вплотную к горлу волка) and the mouth of the man was full of hair (и рот человека был полон шерсти). At the end of half an hour the man was aware of a warm trickle in his throat (по истечении получаса человек ощутил теплую струйку в горле). It was not pleasant (она была неприятной). It was like molten lead being forced into his stomach (она была словно расплавленный свинец, вливаемый ему в желудок; to melt — таять; плавить/ся/; to force — оказывать давление, заставлять, принуждать, запихивать, заталкивать; force — сила; насилие), and it was forced by his will alone (и ее вливали лишь по его воле). Later the man rolled over on his back and slept (позже мужчина перевернулся на спину и заснул).
He did not hear the breath, and he slipped slowly from some dream to the feel of the tongue along his hand. He waited. The fangs pressed softly; the pressure increased; the wolf was exerting its last strength in an effort to sink teeth in the food for which it had waited so long. But the man had waited long, and the lacerated hand closed on the jaw. Slowly, while the wolf struggled feebly and the hand
