в своём мире и знала о нём всё, чтобы выжить, не имея ничего такого под рукой, что могло бы уравнять её шансы при встрече с дикими хищниками, а их здесь вполне хватало, и стать для кого-то завтраком или обедом не составляло никакого труда. Чего стоили одни только махайроды, а ведь в лесостепи и горных лесах водились ещё и огромные пещерные гиены, хоть и падальщики, а всё же очень опасные хищные твари.

Митяй не уставал поражаться тому, насколько сообразительна была ведла Танша и каким быстрым, пытливым умом она обладала. Однако больше всего он удивился, когда узнал, что в лексиконе её народа имеется слово «ведабу», очень созвучное русскому «ведать» и означавшее – научи, расскажи, покажи, объясни, а также слово «ведар» – учитель, рассказчик, знающий человек, человек, видевший что-то очень важное. Когда они ещё только начали активно общаться, занимаясь всяческими домашними делами, которые являлись для девушки самым настоящим откровением, именно слово «ведабу» ведла Танша произносила вслух чаще всего. Правда, с небольшой поправкой – лишь тогда, когда дело касалось, так сказать, классической женской работы: обработки кожи, прядении шерсти, плетении прочных шнуров и так далее. Очень интересовали её способы приготовления пищи и многое другое, что Митяю приходилось делать по хозяйству, вплоть до стирки и глажения белья, пока ещё не истрепавшегося в тряпьё. А вот ко всяким чисто мужским делам, гончарному и кузнечному, столярным работам, рытью канав лопатой и прочему строительству она относилась хотя и с интересом, но всё же довольно прохладно и не вопила истошно «Ведабу!», если видела что-то новое и очень интересное для себя. Стоило же только Митяю взять в руки иглу или шило, как её было не унять.

Когда он взялся тачать обувь из прочной кабаньей кожи, проваренной в гудроне с подсолнечным маслом и канифолью, а потому водостойкой, да ещё и с лайковой подкладкой, чтобы высокие ботинки было приятнее надевать на ноги, ведла Танша чуть наизнанку не вывернулась. Она в кровь исколола себе все пальцы толстой иглой, но всё же научилась делать ровные стежки на тех кусочках кожи, которые давал ей ведар. На швейной машинке Митяй строчил только тонкие кожи, а потому шил обувь практически вручную. Работал он не спеша, прекрасно понимая, что спешка нужна только при ловле блох. Поэтому две пары высоких бутс на толстой, четырёхслойной, клееной подошве, проклёпанной медью для вящей прочности, с бронзовыми квадратными шипами на подошве и каблуках, медными накладками на носках и пятках получились у него на загляденье. Правда, немного тяжеловатые, но зато обещали быть очень носкими, и в них можно было не бояться несильно глубоких луж, потому что так были пошиты их языки, сапожком. Ну а если дать какому-нибудь козлу меднёным носком по яйцам, тот мигом станет козой. Они прочно фиксировали голеностоп и потому страховали ноги от вывихов, но самое главное, Тане в них было очень удобно ходить и бегать, не опасаясь ни мелких луж, ни крупной гальки, ни змей. Охотница, до этого дня не имевшая никакого понятия об обуви, но знавшая, что Митяй шил эти бутсы специально для неё, буквально влюбилась в них, едва только он обул её в эту армейскую, проклёпанную медью обувку, и была готова лечь в башмаках спать, но суровый ведар строго указал рукой на полку с обувью. Немного повздыхав, девушка послушно разулась и сменила бутсы на комнатные тапочки.

Ведла Танша сразу же начала тачать себе по вечерам третью пару, а Митяй терпеливо консультировал её по поводу каждого стежка. Хотя он специально не расспрашивал её ни о чём, ему уже стало понятно, что слова «ведар» и «ведл», «ведла», имеют не просто один корень. Ведл – это в каком-то смысле ещё и ученик ведара, но в Танином племени имелись такие ведары, которые могли поучить и академиков, снискавших себе Нобелевскую премию. По целому ряду косвенных признаков и обрывочным замечаниям своей ученицы и подруги Митяй понял, что древние люди уже где-то двадцать тысяч лет назад от его времени обладали знаниями воистину сакральными, позволявшими им не бороться с силами природы, а просто более или менее комфортно жить. Им не хватало других знаний. Правда, позднее, в процессе становления цивилизации, они в некотором смысле деградировали, хотя и приобрели эти другие знания. Похоже, что лоходельню на Земле включили как раз тогда, когда закончился матриархат, точнее, после того, как мужики его закончили, и Митяй стал постепенно понимать, в чём заключается корень всех проблем человечества далёкого будущего. Просто в далёком прошлом, в каменном веке, во времена конца ледникового периода и начала потепления, оно стало слишком активно рубить сук, на котором сидело, и теперь он хотел не спеша выяснить целый ряд интересных, на его взгляд, обстоятельств.

Да, люди её времени не умели обрабатывать камень и даже не обращали пока что внимания на самородные металлы. Зато среди них были ведлы. Ясный перец, что жили они хотя и хреново, но всё же не бедствовали. Вот теперь ему стало ясно, почему люди истребили всю гигантскую живность. На них было проще охотится. Завалили мамонта, сели вокруг него и, пока не сожрут, за вторым бегать не надо. Естественно, что при этом они не брезговали мелкой дичью и даже птицей. И те наскальные рисунки, на которых древние художники изображали, как жалкая кучка охотников валит мамонта, хотя тот их мог затоптать, как лягушек, для Митяя приобрели совсем другое объяснение. Мамонт им просто не сопротивлялся, вот они и изгалялись над ним, тыча в него своими копьями с каменными наконечниками, чтобы проковырять дырку в его толстой шкуре и проткнуть вену. А что будет в том случае, если ведлам дать современные технологии земледелия и животноводства, способные кормить десятки миллиардов людей и тем самым сохранить жизнь мамонтам и тем же шерстистым носорогам? Наверное, из этого получится что- то довольно хорошее. Только теперь, узнав, что рядом с ним живут ведлы, которые явно способны на куда большее, чем всё то, о чём рассказывала ему Таня, он стал понимать, что его знания могут тут очень сильно пригодиться и у него имеется реальный шанс заложить здесь, на Северном Кавказе, в таком далёком от его будущего каменном веке основы человеческой цивилизации совершенно иного типа, не научно-технической, а куда более высокой по своему смыслу.

Зима выдалась на редкость снежной. Выпало в среднем полтора метра снега, а потому Митяй в преддверии весны, опасаясь паводка, поднял из воды оба водяных колеса. Как первое, так и второе нужно было подвергнуть самой основательной модернизации. После этого укрепил стальными скобами, здоровенными гвоздями и длинными болтами большую эстакаду и обложил камнями сваи. Точно так же он укрепил и акведук, так хорошо и надёжно подающий воду почти в дом. Всю зиму тот не работал, и за водой приходилось ездить к реке на Шишиге, поставив в будке здоровенную бадью. Заодно Митяй и Таня вычерпали из нефтяной ямы нефть и заполнили ею все ёмкости и большой дубовый резервуар, который он сколотил с её помощью за каких-то три дня. Когда потеплело, а весна выдалась ранняя и очень тёплая, действительно начался паводок, но довольно мирный. Он не принёс никаких огорчений, кроме того, что нефтяная яма оказалась доверху заполнена водой, а потому, как только вода спала, они двое суток подряд, даже не поспав ни минуты, вычерпывали из неё воду, и Митяй успокоился только тогда, когда в неё снова потекла нефть. Теперь он уже не хотел её терять.

Поскольку у него появилась помощница, он мог планировать длительные экспедиции и намеревался этим же летом съездить в Ставропольский край за солью. Рассматривая карты, он нашёл несколько соляных озёр, и все они, скорее всего, являлись остатками древнего океана Тетис, а стало быть, концентрация соли в них могла оказаться довольно большой, и тогда он устранит этот дефицит.

Как только уровень воды опустился до нормы, а Митяй ещё в первый год установил на Марии водомерную рейку, началась работа по модернизации водяного колеса-привода и, главное, нории – вертикального транспортёра, подающего воду через акведук в большой дубовый бассейн, а уже из него та самотёком текла куда надо по деревянным лоткам. Сразу после того, как Митяй разобрался с системой ирригации, он приступил к посевным работам, от самого факта которых у Тани вылезли на лоб глаза. Не сразу, естественно, а после того, как Митяй объяснил ей, чем они начнут заниматься и какие результаты это вскоре даст им обоим.

По отношению к ней он применил ровно ту же самую методику, которую применяли по отношению к нему самому ещё в раннем детстве его отец и дед Максим, которого соседи чуть ли не любовно называли хитрым куркулём. Относясь к ней как к равной, да к тому же с любовью и уважением, в каком-то смысле Митяй видел в ней ещё ребёнка, которого нужно воспитывать, и он, делая в её присутствии какую-нибудь