Гражданин. Иллюзией… Достаю из воздуха разные чашки, ложки…
Евдокимов. Очень полезная вещь. А вот бифштекс вы не смогли бы достать из воздуха? А то я с утра сегодня голодный.
Гражданин. Нет.
Евдокимов. Чего ж так слабо?
Гражданин. Иллюзия так не делается. Для иллюзии, пташечки мои, букашечки, всегда нужен партнер.
Ира
Евдокимов. Допустим.
Ира. Можно вас на минутку?
Евдокимов. Можно.
Отходит в сторону. Теперь они стоят на проходе.
Голос. Не намечается лишний билетик?
Ира. Нет… Вы ждете Наташу?
Евдокимов. Да.
Голос. Нету лишнего билета?
Ира. Нету… Она мне объяснила, что вы ее должны здесь ждать. Она очень хорошо описала вас…
Евдокимов. В чем дело?
Голос. Нет лишнего билета?
Ира. Нет… Она не придет. Потому что…
Голос. Нет билетика?
Ира. Она ужасно волновалась. У вас там сегодня что-то происходило на работе. Она не придет.
Голос. Нет билета?
Ира. Нет… Они сели на аэродром. Я как раз была на поле. У них загорелось. Ну, она всех выпускала, выпускала…
Голос. Молодежь, нет лишнего билетика?
Ира. Выпускала пассажиров и не успела… Потом она пришла в себя… и все говорила… и все волновалась, как у вас там.
Голос. Ребята, есть билетик?
Ира. Она еще долго жила, два часа… Она просила передать вам, что главное — выдержка. Я пойду.
Евдокимов. Да.
Ира. Я вам еще позвоню. У меня есть ваш телефон.
Голос. Нет лишнего?
Ира. Нет… Я записала ваш телефон. А сейчас я пойду. До свидания.
Евдокимов молча стоит. Потом повернулся лицом к Владику.
Владик. Элька!! Ты что?! Евдокимов. Ничего. Ты иди.
Владик неподвижно стоит рядом. Начинают передавать составы играющих команд. Звук постепенно затихает. Шум стадиона уже не слышен. В мире — тишина. Они не двигаются. Сколько прошло времени? Наверное, очень много. Потому что начал гаснуть свет. Они недвижимы. Темнота сгущается. Видны уже только огоньки их папирос.
Голос Евдокимова. Так не бывает.
Ее голос. Бывает, Эла.
— Я даже не подарил тебе цветов. Но ты и не хотела.
— Я очень хотела.
— А моя подушка пахнет твоими волосами. Когда мы заканчивали опыт, я все время об этом вспоминал.
— Смени наволочку — вот и все. Потрясающе, что у тебя вышел опыт. Девушка будет тобой гордиться.
— Я все время слышу твой смех. У тебя невероятный смех.
— Лучший смех в СССР.
— Было очень страшно?
— Да… Когда пошел дым, все туристы повскакали. Это тебе не геологи, тихие, как огурчики. Я их успокаивала… И забыла слово по-английски. И все вспоминала… и потом… А!
— Я идиот. Все было не так!
— Все было так. Я ни о чем не жалею.
— Ты была такая грустная в парадном.
— Я была счастливая. Ты знаешь, я просто сдерживалась, чтобы не заорать от счастья, потому что я поняла, что ты меня вправду любишь.
— Нет, так нельзя! Так не бывает!
— Выдержка, Эла. Главное, выдержка! По-английски «выдержка» — это…
Становится чуть светлее. У метро по-прежнему двое.
Евдокимов. Кончились сигареты. Владик. Я сейчас где-нибудь достану…
Молчание.
Евдокимов. Не надо. Пошли…
Они встают и молча уходят. Совсем светает. Появляется первая расклейщица афиш. Насвистывая, она заклеивает старые афиши. На доске остается только один старый плакат — стюардесса с поднятой кверху рукой.
Занавес.
Беседы с Сократом
Афины. Около полудня.
Молодой человек с поспешными движениями, длинноволосый и в грязном хитоне, выкрикивает слова: «Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифиец, против Сократа, сына Софрониска из дома Алопеки. Обвиняю Сократа в том, что не признает он богов, которых признает город, что создает он других богов. Обвиняю Сократа в том, что развращает он молодежь. Требуемое наказание — смерть».
Афины. Ночь. Пир в доме Продика, богатого афинянина. На ложах в венках возлежат хозяин дома Продик, Сократ и ученики Сократа — Первый и Второй.
Сократ плешив, уродлив. Ему семьдесят лет, но это семьдесят лет без всяких следов дряхлости.
Хозяин дома Продик тоже немолод, но очень красив — лицо Зевса с греческой скульптуры.
В продолжение пира Продик почти все время молчит, внимательно слушает речи гостей и жестами руководит рабами, наполняющими чаши вином.
Второй (
