только звуковой след от Хлестакова долго еще был слышен.

Петры Ивановичи подбежали к семейству Антона Антоновича.

Они видели, как вельможа целовался с Марьей Антоновной, можно сказать, без их участия совершились огромные события.

Антон Антонович не мог прийти в себя от всего случившегося.

- Фу ты, канальство, с каким дьяволом породнились!

Петры Ивановичи восторженно всплеснули руками и вмиг исчезли разносить последнюю новость...

- Как ты думаешь, Анна Андреевна: можем мы теперь влезть в генералы?

Анна Андреевна подтверждала:

- Конечно, можем.

- Ведь почему хочется быть генералом? - мечтал Антон Антонович. Потому что, случится, поедешь куда-нибудь - фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперед: 'Лошадей!'

И, как далекое эхо, еле слышно доносилось:

- Ло-ша-дей для его превосходительства Антона Антоновича Сквозник- Дмухановского...

Антон Антонович входил в раж и представлял себе картину:

- И там на станциях никому не дадут лошадей. Все дожидаются, все эти титулярные, капитаны, городничие...

Антон Антонович заливался и помирал со смеху.

- Какие мы теперь с тобою птицы сделались! Высокого полета, черт побери!

Купчина в длиннополом черном сюртуке торопливо перебежал дорогу.

Городничий, увидев его, вмиг вспомнил все обиды, причиненные купцами, и вся сила и энергия его души обрушились теперь на них:

- Постой! Теперь я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?

Из разных мест к городничему метнулись пять полицейских со шляпой и шпагой Антона Антоновича.

Петры Ивановичи носились по торговым рядам и баламутили купцов известиями о том, что ревизор женится на дочери городничего, и неслись дальше.

Торговые ряды зашумели, словно потревоженный; улей. 'Архиплуты, протобестии, надувалы мирские', подгоняемые страхом, сбились вокруг купца Абдулина, теперь над купцами нависли тучи.

В полной парадной форме, при всех регалиях, со свитой из пяти полицейских Антон Антонович шел по улицам уездного города, и шествие замыкали пустые дрожки.

Антон Антонович, руководимый желанием мести, алкал встречи с купцами. С губ его срывались обрывки угрожающих звуков, что-то отдаленно напоминающее 'Гром победы, раздавайся', переходящее в марш городничего. Купцы собрались в лавке Абдулина и прислушивались к надвигающемуся маршу, и вдруг раздалось:

- Здорово, соколики!

Купцы сразу склонились и в пол бубнили:

- Здравия желаем!

Городничий оглядывал склоненные фигуры и обманно ласковым голосом говорил:

- Что, голубчики, как поживаете? Как товар идет ваш?..

Но сам не выдержал лицемерия и гаркнул на всю лавку:

- Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! Жаловаться?

С последней угрозой купцы, как один человек, рухнули на землю, над ними возвышался голос, мечущий громы:

- Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?

Купцы припадали к земле и вопили:

- Виноваты, Антон Антонович! Городничий гремел, словно раскаты грома:

- Жаловаться?

И, увидев купца, у которого борода стелилась по земле, Антон Антонович подошел, топнул ногой, наступив сапогом ему на бороду:

- А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода.

Купцы взмолились, они, перебивая друг друга, орали:

- Лукавый попутал. И закаемся вперед жаловаться, не погуби только!

Городничий, глядя на распростертые на земле сюртуки, наслаждался предельным унижением купцов:

- Теперь: не погуби! Ух, я бы вас...

Антон Антонович размахнулся, но сдержался.

- Я не памятозлобен; только теперь ухо востро! Я выдаю дочку не за какого- нибудь простого дворянина... Чтобы поздравление было...

Последние слова городничего послужили как бы сигналом. Купцы вскочили. Абдулин первый схватил штуку сукна в 60 аршин, вышел и бросил ее в бричку, после чего подарки посыпались со всех сторон. Тюки разных размеров нагромождались в тарантасе городничего один на другой, так что самому Антону Антоновичу пришлось встать, и на его глазах купеческие приказчики вдруг бросились к лошадям, вмиг распрягли их, и случилось то, чего никак не мог ожидать Антон Антонович. Приказчики сами впряглись в тарантас и повезли Антона Антоновича по городу.

Городничий торжествовал, проезжая мимо церкви, он остановил купцов и истошно кричал:

- Валяй во все колокола, кричи во весь народ, черт возьми, уж когда торжество, так торжество!..

На дворе съезжей полицейские готовили к всенародной порке жалобщиков и челобитчиков, которые осмелились подавать просьбы на городничего.

К порке готовили слесаршу Пошлепкину, которая продолжала жаловаться.

- Да мне-то каково без мужа, мошенник ты этакий! Я слабая женщина, подлецы вы такие!.. - кричала Пошлепкина.

И под веселый перезвон церковных колоколов началась полицейская экзекуция.

НДП. И дан был бал.

Цвет уездного города, от которого три года скачи, ни до какого государства не доедешь, присутствовал на балу у городничего. Музыканты старались произвести как можно больше всевозможного шума, под звуки которого уездные танцоры и франты выделывали невероятные вензеля. Ничто не сидело на месте, все двигалось в стремительном танце, и даже сам Антон Антонович в припадке необузданной радости, помолодевший, оттопывал своими огромными ботфортами так, что половицы под ним трещали.

Все были заняты танцем настолько, что не обратили внимания на взволнованного почтмейстера, влетевшего в зал.

- Господа!.. - вопил почтмейстер, но пары со смехом проносились мимо.