грянул выстрел, послышались крики: 'Гой да! Гой да!' В

палату врывается Стрелецкий голова с бердышом в руках.

Голова. Где царь? Бунша. Не знаю. Голова (крестясь). А, псы басурманские! Гой да! Гой да! (Взмахивает

бердышом.) Рейн. Черт возьми! (Бросается к механизму и выключает его.)

В то же мгновение исчезают и палата, и Стрелецкий голова

и прекращается шум. Только на месте, где была стенка

комнаты Михельсона, остается небольшой темный провал.

Пауза.

Видали? Бунша. Как же! Рейн. Постойте, вы звонили сейчас по телефону? Бунша. Честное слово, нет. Рейн. Старая сволочь! Ты звонил сейчас по телефону? Я слышал твой паскудный

голос! Бунша. Вы не имеете права... Рейн. Если хоть кому-нибудь, хоть одно слово! Ну, черт с вами! Стало быть,

на крышу он не выскочит! Боже мой, если его увидят! Он дверь за собой

захлопнул на чердак! Какое счастье, что их всех черт за селедками унес!

В этот момент из провала - из комнаты Михельсона

появляется встревоженный шумом Милославский с часами

Михельсона под мышкой.

Вот тебе раз! Милославский. Я извиняюсь, это я куда-то не туда вышел. У вас тут стенка,

что ли, провалилась? Виноват, как пройти на улицу? Прямо? Мерси. Рейн. Нет! Стойте! Милославский. Виноват, в чем дело? Бунша. Михельсоновы часы. Милославский. Я извиняюсь, какие Михельсоновы? Это мои часы. Рейн (Бунше). Да ну вас с часами! Очевидно, я не довел до нуля стрелку.

Тьфу, черт! (Милославскому.) Да вы какой эпохи? Как вас зовут? Милославский. Юрий Милославекий. Рейн. Не может быть! Милославский. Извиняюсь, у меня документ есть, только я его на даче оставил. Рейн. Вы кто такой? Милославский. А вам зачем? Ну, солист государственных театров. Рейн. Я ничего не понимаю. Да вы что, нашего времени? Как же вы вышли из

аппарата? Бунша. И пальто Михельсона. Милославский. Я извиняюсь, какого Михельсона? Что это, у одного Михельсона

коверкотовое пальто в Москве? Рейн. Да ну вас к черту с этим пальто! (Смотрит на циферблат механизма.) Ах,

ну да! Я на три года не довел стрелку. Будьте добры, станьте здесь, я

вас сейчас отправлю обратно. (Движет механизм.) Что за оказия! Заело!

Вот так штука! Ах ты, господи! Этот на чердаке сидит! (Милославскому.)

Вы не волнуйтесь. Дело вот в чем. Я изобрел механизм времени, и вы

попали... Ну, словом, вы не пугайтесь, я... я сейчас налажу все это.

Дело в том, что время есть фикция... Милославский. Скажите! А мне это и в голову не приходило! Рейн. В том-то и дело. Так вот механизм... Милославский. Богатая вещь! Извиняюсь, это что же, золотой ключик? Рейн. Золотой, золотой. Одну минуту, я только отвертку возьму.

(Отворачивается к инструменту.)

Милославский наклоняется к машине. В то же мгновение

вспыхивает кольцо, свет в комнате меняется, поднимается

вихрь...

Что такое!.. Кто тронул машину?! Бунша. Караул!

Вихрь подхватывает Буншу, втаскивает его в кольцо, и

Бунша исчезает.

Милославский. Чтоб тебя черт! (Схватывается за занавеску, обрывает ее и,

увлекаемый вихрем, исчезает в кольце.) Рейн. Что же это такое вышло! (Влетает в кольцо, схватывает механизм.) Ключ!

Ключ! Где же ключ? (Исчезает вместе с механизмом.)

Наступает полная тишина в доме. После большой паузы

парадная дверь открывается, и входит Михельсон.

Михельсон (у двери в свою комнату). Батюшки! (Входит в комнату.) Батюшки!

(Мечется.) Батюшки! Батюшки! (Бросается к телефону.) Милицию! Милицию!

В Банном переулке, десять... Какой царь? Не царь, а обокрали меня!

Михельсон моя фамилия! (Бросает трубку.) Батюшки!

В этот момент на парадном ходе начинаются энергичные

звонки. Михельсон открывает дверь, и входит милиция в

большом числе.

Слава тебе, господи! Товарищи, да как же вы быстро поспели? Милиция. Где царь? Михельсон. Какой царь?! Обокрали меня! Стенку взломали! Вы только гляньте!

Часы, пальто, костюмы! Портсигар! Все на свете! Милиция. Кто звонил насчет царя? Михельсон. Какого такого царя, товарищи? Ограбили! Вы посмотрите! Милиция. Без паники, гражданин! Товарищ Сидоров, займите черный ход. Михельсон. Ограбили!

Темно. Та часть Москвы Великой, которая носит название

Блаженство. На чудовищной высоте над землей громадная

терраса с колоннадой. Мрамор.

Сложная, но малозаметная и незнакомая нашему времени

аппаратура. За столом, в домашнем костюме, сидит

Народный Комиссар Изобретений Радаманов и читает. Над

Блаженством необъятный воздух, весенний закат.

Анна (входя). Павел Сергеевич, вы что же это делаете? Радаманов. Читаю. Анна. Да вам переодеваться пора. Через четверть часа сигнал. Радаманов (вынув часы). Ага. Аврора прилетела? Анна. Да. (Уходит.) Аврора (входя). Да, я здесь. Ну, поздравляю тебя с наступающим Первым мая. Радаманов. Спасибо, и тебя также. Кстати, Саввич звонил мне сегодня девять

раз, пока тебя не было. Аврора. Он любит меня, и мне приятно его мучить. Радаманов. Но вы меня не мучьте. Он сегодня ломился в восемь часов утра,

спрашивал, не прилетела ли ты. Аврора. Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет? Радаманов. Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай

ему сегодня хоть какой-нибудь ответ. Аврора. Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько

разочаровалась в нем. Радаманов. Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня

время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич. Аврора. Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу

понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его

брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. Гармония, папа... Радаманов. Прости. Если можно, не надо ничего про гармонию, я уже все слышал

от Саввича...

На столе в аппаратуре вспыхивает голубой свет.

Ну, вот, пожалуйста. (В аппарат.) Да, да, да, прилетела.

Свет гаснет.

Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в ту или другую

сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)

Люк раскрывается, и из него появляется Саввич. Он

ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.

Саввич. Дорогая