Соня сжалась внутри невидимого яйца — величиной с постель; страх на острие бессонной иглы проколол ночь, и девочка побежала… И оказалась на улице, по пути из запретного леса, где вечерний воздух податлив, листья шелковисты, а собаки — мечтательны. И никакой вам змеи, заметьте!

Соня подошла к дому на перекрестке, приоткрыла дверь и увидела, что Яков Моисеевич снова глотает слонов на счастье. И все хорошо отныне.

Наутро, когда Яков Моисеевич проглотил последнего слона — по счету минут до рассвета, — Соня проснулась.

Змея валялась у дверей. «Какая змея? Тоже мне змею удумали! — улыбнулась Соня. — Скакалка. Обыкновенная скакалка».

И наступил день третий. Жажда. Жара. Жар небесный слепит голубым огнем — почти белым в зените. И как же хочется мороженого! Казалось бы, чего проще — откинуть крючок на форточке, встать на подоконник, подтянуться и вывалиться в сад. Стометровка до подвального магазинчика, гладкий мявк холодильника, и в руках веселый пакетик с улыбчивой клубникой, или нет, лучше с черникой, или нет — лучше всего — вот тот, с шоколадной сердцевинной и очкастыми инопланетянами на обертке, голландский. Он к тому же и самый дешевый. «Может, даже на две порции хватит монеток, — прикидывала девочка, — только…» Только, прежде чем выскочить на улицу, придется пробежать по саду, а мама сейчас торчит в своей прачечной как раз перед приемным оконцем. И хорошо, если какая-нибудь толстоспинная бабуля окошко загораживает, сдает серые, простынки, чтобы получить их через три дня отчасти кружевными, ведь в центрифуге вал покорежился. А если нет? Если мама просто пялится на улицу, на сад, то она может увидеть даже окно, через которое сигает дочь. Нет, кричать мама не станет, из прачечной не выскочит, не поймает. Она увидит, но промолчит. Наверное, даже улыбнется тепло следующей ленивой домохозяйке. Если же попадется приятельница, то мамочка скажет, что дома у нее все хорошо, все по-прежнему. И только вечером она отдохнет наконец и всех посчитает. А скакалка-то здесь, недалеко. Может, она не зря уже две ночи тренируется, танцует, может, ей больше всего нравится плясать, когда мамочка ее за хвост держит?

Мороженого хотелось нестерпимо. И на четвертый день хотелось, и на пятый, и потом. Потом уже всю жизнь мороженого хотелось до ломоты зубовной, Соня-Сонечка тогда не знала, что мороженое станет ее пунктиком — пунктиром во все дни жизни. Веселое, недоступное, сладкое, как сон, который тоже — роскошь отныне. А вот про змею она забудет. Надолго.

На шестой день Сонечке показалось, что время остановилось. Вселенная схлопнула окраины свои как крылья, и воздуха не хватало. Ведь самое страшное произошло именно на шестой день. Пошел дождь. И мамочка мелела закрыть окно. Мамочка не считала это наказанием, но ничего хуже она не могла придумать.

День шестой начался отвратительно. Пока длился сон и Яков Моисеевич глотал черных слонов, которые на самом-то деле и не слоны вовсе, а змеи, оных слонов проглотившие, как верно отметил Маленький принц, все шло прекрасно. Соня спала и улыбалась во сне Осипу кривобокому, елозившему под столом. Но Яков Моисеевич не мог глотать слонов бесконечно, и Соня заморгала, просыпаясь, разлепила веки… А света не оказалось снаружи! Изнутри сна, в глубине гостиной, хватало лучей предзакатных, сверкающей летучей пыли, отсветов на паркете, а здесь — что? Темнота? Неужели опять темнота, ночь, танцующая змея? Но теперь уже не получится выбежать на перекресток и заснуть! Дважды это еще никогда не удавалось. Сонечка широко-широко раскрыла глаза. Отчаянно. И увидела: нет. Это не темнота. Еще не темнота? Уже не темнота? Муть. Мутная серая штора у самых зрачков, ее не оттолкнуть взглядом, воля в ней вязнет. Сонечка озиралась. Распухшая тумбочка наезжала на койку, ноздреватая стена слева шевелилась, стряхивая грязную побелку, а в окно стучали… В открытое окно стучат?! Соня вскочила с кровати, изворачиваясь в прыжке кошкой, чтобы сразу оказаться лицом к окну.

Дождь.

Неправда, что вода прозрачна! Летят свинцовые ядра, свистит охотничья дробь — небо обстреливает землю, пробивая листья и человечьи головы. Пузырчатая краска отскакивает от подоконника. Дождь метит в Сонечку наискосок, но не попадает, пока не попадает. Он в сговоре с ветром. Вот захлестнуло деревья, они шарахнулись к югу, выворачивая наизнанку кроны. Тополя за калиткой срывают серебряные кольчуги, каштан охнул, тыча в облака обрубками пальцев. «А что с рябиной? Что с моей рябинкой?» — всполошилась Соня. Деревце-найденыш, которое девочка заметила нынешней весной в дупле каштана и теперь посаженное у веранды, выпустило за лето еще три ветки. Соня перегнулась через подоконник, подставляя спину тяжелым плоским каплям. Волосы намокли мгновенно и холодно хлестали по лицу. Деревце мелко перебирало крохотными листьями, словно заигрывало с ветром, и даже не согнулось, только чуть покачивалось. «Ну вот! А папа говорил, что нельзя сажать близко к стене! Если бы не веранда, то кто бы заслонил рябинку от ветра? А? Повезло еще, что папа не может разглядеть из окна, как близко я ее посадила. И маме он ничего не сказал. Он хороший…»

(Папа вообще-то неплохой, Сонечка, но про деревце он не сказал только потому, что забыл. Уже через полчаса после того, как ты снова убежала во двор. Иначе бы сказал. Непременно сказал бы маме, какая ты добрая, заботливая, деревце вот пожалела… А сказал бы, и привет деревцу! Ты же посадила рябину у самой стенки веранды. Веранде и без того с четверть века, прогнила насквозь старуха. В сухую погоду еще ничего, а осенью она порастает мхом и рыжей плесенью. А рябина станет тянуться и шириться, выпускать длинные ветви, и вспучит веранду, и прогрызет корнями опоры, и выпадут из деревянных решеток последние цветные стеклышки, о которых ты уже второй год мечтаешь, но выковырять не можешь. Только ты их не подберешь! Клянусь, Соня, ты их даже не заметишь, когда пригласишь дядю Федора снести веранду. Потому что тогда тебе самой стукнет четверть века.)

Сонечка отошла от окна и принялась выжимать отяжелевшие волосы. Потом быстро скинула ночную рубашку и пинком отправила ее под кровать. Пока мама не заглянула. Порывшись в шкафу, выудила мятое платье. Ничего, сойдет, не заметит… Когда мама вошла, она действительно не заметила, что платье похоже на смятую промокашку. Маме было не до того.

— Ты что делаешь, дрянь такая! Окно нараспашку! Ты, что ли, будешь подоконник красить?! Смотри, лужа на полу! Чтоб вытерла сейчас же! Я те поговорю!..

Вчера вечером Соня представляла себе, как подойдет к маме, станет плакать, просить прощения, но сейчас она и в мыслях не имела хоть о чем-то таком заикнуться. Ведь на старую вину наложилась новая: мокрая ночнушка и лужа на полу. И совершенно неважно, что мама про ночнушку не знает. Вина-то осталась. Впрочем, маме достаточно и видимого. Ухватив Соню за волосы, чтобы подтащить поближе к злополучной луже, мама взвыла и затрясла сжатым кулаком.

— Ты что, у окна стояла?! Сво-олочь!

А Сонина голова моталась из стороны в сторону, и слезы уже солоно плескались в горле, и свербило в носу, и хотелось закричать громко-громко, чтобы все вокруг разбилось, разлетелось, лопнуло от этого крика. И не надо никакой рябины тенистой в невозможном будущем, и не тянет больше в папину комнату с видом на мечтательную башню, и не хочется, чтобы ресницы стали длиннее и загибались, как у мамы. «Все! Слышишь — все, мама! Бьешь, так прибей. Но я ненавижу тебя!»

Но мама ничего не услышала, потому что Соня ничего не смогла крикнуть. Горло сдавило, и дышать стало нечем. «Все… — подумала Соня. — Глотать я сегодня опять не смогу…» Не впервой. Такое уже случалось. Есть сегодня и вправду не получится. Даже вода покажется твердой и будет норовить протолкнуться в ноздри.

Что-то случается с горлом, когда хочешь очень громко закричать. Насмерть закричать. О том, о чем даже подумать страшно, — о ненависти.

Мамочка все-таки отпустила Соню. Ей ведь нужно было швырнуть дочери ведро и тряпку.

…не позволять же девке тащиться на кухню ради этого! Батька-то покуда верит, что Сонька грипп подхватила и отлеживается. Лучше уж самой принести ведерко. Неровен час, эта дрянь загремит чем- нибудь или захнычет…

Прежде чем оставить Соню вытирать пол, мамочка закрыла окно. Дождь попритих, капли уже не залетали в комнату, но мамочка не просто створки сдвинула, она и до форточки достала, что в обычный-то день лениво. А после ушла. Она даже не стала говорить, что именно с Соней случится, если окно окажется