Дымогацкий, который пишет в разных журнальчиках под псевдонимом Жюль Верн.
Но вы мне скажите, товарищи, чем он меня опоил? Как я мог ему довериться?
Метелкин
Геннадий
Метелкин. Пожалуйте.
Дымогацкий
Панфилыч!
Геннадий. А, здравствуйте, многоуважаемый товарищ Дымогацкий,
здравствуйте, месье Жюль Верн!
Дымогацкий. Вы сердитесь, Геннадий Панфилыч?
Геннадий. Что вы? Что вы? Ха-ха! Я сержусь? Хи-хи! Я в полном восторге!
Прямо дрожу от восхищения!
Дымогацкий. Болен я был, Геннадий Панфилыч… Ужас как болен…
Геннадий. Скажите, пожалуйста. Ах, ах! Скарлатиной?
Дымогацкий. Жесточайшая инфлуэнца, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Так, так.
Дымогацкий. Вот, я принес, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Какое у нас сегодня число, гражданин Дымогацкий?
Дымогацкий. Восемнадцатое, по новому стилю.
Геннадий. Совершенно верно. И вы мне дали честное слово, что пьесу в
исправленном виде доставите пятнадцатого.
Дымогацкий. Всего три дня, Геннадий Панфилыч.
Геннадий. Три дня! А вы знаете, что за эти три дня произошло? Савва
Лукич в Крым уезжает! Завтра в 11 часов утра!
Дымогацкий. Да что вы?
Геннадий. Вот оно и 'да что вы'! Стало быть, ежели мы сегодня ему
генеральную не покажем, то получим вместо пьесы кукиш с ветчиной! Вы мне,
господин Жюль Верн, сорвали сезон! Вот что! Я, старый идеалист, поверил вам!
Когда вы аванс в пятьсот рублей тяпнули, у вас небось инфлуэнцы не было по
новому стилю! Так писатели не поступают, дорогой гражданин Жюль Бери!
Дымогацкий. Геннадий Панфилыч! Что же теперь делать?
Геннадий. Что теперь делать? Не говоря уже о том, что я вам пятьсот
рублей всучил, как в бреду, я еще на декорации потратился, я вверх дном
театр поставил, я весь производственный план сломал! Метелкин! Метелкин!
Метелкин
Геннадий. Вот что: что они там делают?
Метелкин. Сцену бала репетируют.
Геннадий. К черту бал! Вели прекратить и чтобы ни один человек из
театра не уходил!
Метелкин. Разгримировываться?
Геннадий. Некогда! Все нужны! Как есть!
Метелкин. Слушаю.
человека из театра не выпускал!
