зевнула:

— Поверить не могу… — Полифем перебрался в свой угол, лег на спину, закинув руки за голову и вытянув ноги. Смотрел в потолок.

— Как твое плечо? — спросила я.

— Нормально. На мне как на собаке.

— Это ты вредничаешь?

— Зачем, так и есть.

— Полифем, — позвала я и мысленно чертыхнулась, вот уж воистину: язык мой — враг мой. — Извини, — очень на себя разозлившись, попросила я.

— Зови, как удобней. Мне все равно.

— А мне не все равно. — Я тоже в потолок уставилась, в крайней досаде. Тут он голову приподнял, посмотрел на меня и спросил:

— Что, очень похож?

— На кого? — растерялась я.

— На циклопа этого.

— Откуда мне знать, что я с ним, чай пила?

— Но ты ж его видела?

— С ума сошел? Где, интересно? Если и жил он на свете, то умер задолго до того, как наши с тобой предки с дерева слезли.

— А я его видел, в кино. Жуткий урод и придурок, по-моему.

— С одним глазом во лбу красивым быть трудно, а об уме циклопов по единичному примеру мы судить не можем. В семье, как известно, не без дурака. Одиссей тоже хорош, поступил с ним по-свински, напоил и глаз выколол. Единственный.

— Так он их сожрать хотел.

— Они для него и были едой, как овцы или сыр. Маленькие, бегают под ногами, точно блохи. Лови и ешь. Хотя существо с мозгами блох есть не станет. — Я примолкла и подумала: «Мама моя, да это белая горячка. Защитная речь о циклопах. Одиссей мне не нравится… Может, еще кольнуться?» — Эй! — позвала я. — Прозвище будем считать неудачным, и ты вполне можешь считать, что у меня, как у всех коротышек, злобная зависть к высоким людям. Идет?

— Да не суетись ты… — сказал он лениво. — По мне, хоть горшком зови. Глупо обращать внимание на слова.

— Да? — Я заинтересовалась. — А на что не глупо?

— Ну… на то, что человек делает или не делает.

— Это мудро, — кивнула я. — Вот ты, к примеру, жизнью рисковал, меня спасая. Как я должна это расценить?

— А у тебя мозги есть?

— Да вроде были.

— Ну так и думай.

— Тяжело с тобой, Коля.

— С тобой тоже не водка с огурцом.

— Как, как? — засмеялась я. — Такого я еще не слышала. Сам придумал?

— Я сам ничего не придумываю. У меня голова большая, а мозг маленький.

— Нормальный у тебя мозг, — утешила я. — А мужик ты занятный… Дядя Юра тебе кто?

— Не приставай с ним, — проворчал он и даже на бок лег и от меня отвернулся.

— Ты ему чем-то обязан?

— Ага.

— Чем?

— Да всем, устраивает?

— Не очень. Туманно, а я люблю поконкретней. Давай начнем с простого. Где вы с ним познакомились?

Он засмеялся:

— Ты, Маринка, как следователь. Уж больно хитрая. Про дядю Юру я тебе уже все рассказал: помер он.

— А я так не думаю.

— И правильно. На то человеку мозги и даны, чтоб он других не слушал, а сам до всего дойти мог.

— А, так ты мой мозг тренируешь?

Он засмеялся, посмотрел через плечо и сказал:

— Язык у тебя…

— У тебя тоже, когда разговоришься. Ясно. Хочешь быть бесстрашным партизаном, не колись. Буду тренировать свой мозг. Он, кстати, устал и спать хочет. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил он.

Я повозилась немного, устраиваясь поудобнее, и блаженно закрыла глаза.

Мне приснился сон. Такие сны меня давно не посещали, с тех самых пор, как поцелуи со знакомым мальчиком в подъезде отошли в далекое прошлое. Наверное, по этой причине сон произвел сильное впечатление.

Комната была залита светом, луна, не правдоподобно огромная, смотрела в окно. А мне было холодно. Я приподнялась с пола и увидела Полифема, он сидел на своей постели, привалясь спиной к стене, и смотрел на меня. Глаза его были очень яркие и странно блестели. «Чудной сон», — подумала я. И тоже села. Было очень тихо, только мои зубы стучали, и я засмеялась, так это было смешно, и сказала:

— Бог ты мой…

— Озябла? — спросил Полифем своим странным, медово-вкрадчивым голосом. Я кивнула. — Хочешь, согрею?

— Хочу, — ответила я.

Далее сон выходил совершенно неприличным, долгим и чересчур правдоподобным. Но размышлять об этом не хотелось. Глупо подходить к снам с обычными мерками.

Проснулась я, когда солнце перевалило за крышу домика. Он прогрелся, так что под двумя одеялами было жарко. Тут я вспомнила о сновидении и замерла. А вдруг это и не сон вовсе? Осторожно протянула руку и открыла один глаз. На своем матрасе я пребывала в одиночестве. Вздох облегчения не замедлил возникнуть в моей груди. Уже с большей уверенностью я приподнялась и посмотрела вокруг. Полифем лежал на своем матрасе, одеяло сбилось, подушка на полу. Матрас шили, явно на него не рассчитывая. Спал он сладко и вроде даже улыбался, лежа на животе и раскинув руки. «Интересно, что ему снится?» — подумала я. Встала на четвереньки и одежду пощупала. Полифем тут же поднял голову.

— Привет, — сказал, прищурив глаза. — Проснулась?

— Ага, — только и смогла ответить я. — Джинсы не высохли, — добавила я несколько суетливо и опять на него покосилась. — А футболки и куртки сухие. Кроссовки, конечно, надевать противно.

«Чего это я так много болтаю?» — Я вздохнула.

— Отвернись, — сказал Полифем. — Оденусь.

"Сон, — обрадовалась я, — иначе просьба отвернуться выглядит глупой… Может, он такой стеснительный… Да уж, стеснительный, это как раз про него, — мысленно фыркнула я и покраснела. — Нет, это никуда не годится, надо выяснить… Как? Может, спросить: «Коля, извини, ты ночью спал со мной?» — «Нет, дорогая». — «Как жаль».

Бывают сны такими яркими? Сильный стресс, начало простудного заболевания дали подобный эффект… Ага… молчи лучше.

Никакого намека на свинцовую тяжесть, что бывает обычно наутро после чересчур тяжелого дня. Кости, конечно, ноют, но приятно, хочется потянуться и мурлыкать.

— Я не смотрю, одевайся, — сказал он. Приснилось, слава Богу… Я торопливо оделась, косясь через плечо.

— Готова, — сказала с избытком энтузиазма и отводя глаза в сторону. «Вот сейчас возьму и спрошу».