6 февраля 1892 г. Воронеж.

Воронеж. 6 февраля.

Добрейший Евграф Петрович, пишу Вам это из Воронежской губ. Произошло то же самое, что и в Нижнем, т. е. губернатор пригласил меня обедать, и мне пришлось много говорить и слышать о голоде. Лошадиное дело поставлено здесь так. Губерн Куровский скупает лошадей, где только возможно, по Вашему способу, и скупил их уже около 400 голов. Цена нижегородская. Если выписать из Донской обл, то каждая лошадь без кормежки обойдется в 50-60 рублей. Куровский лошадей при себе не держит, а раздает их мужикам тотчас же после покупки. Он выписывает из голодных уездов безлошадников и говорит им: 'Вот тебе лошадь. Ты будешь возить хлеб'. Безлошадник возит и таким образом зарабатывает на себя и на лошадь. Весною ему скажут: 'Заработал ты столько-то. Лошадь стоила в покупке столько-то. Значит, за тобою осталось еще столько-то (или же имеешь дополучить столько-то)'. Одним словом, лошадь дается в ссуду, и ссуда выплачивается мало-помалу теперь.

Воронеж кипит. Голодное дело поставлено здесь гораздо основательнее, чем в Нижегородск губ. Выдают не только хлеб, но даже переносные печи и каменный уголь. Устроены мастерские, много столовых. Вчера в театре был спектакль в пользу голодающих - сбор полный. Куровский интеллигентный и искренний человек; работает так же много, как Баранов. Он штатский, а для губернатора это большое удобство: он чувствует себя свободнее. Впрочем, об этом поговорим при свидании.

Видел я Софью Александровну Давыдову и дал ей Ваш адрес. Дама деловая, добрая и скромная. Она многое может сделать.

Мое письмо о Нижегородской и Воронежской губерниях будет напечатано в 'Русских ведомостях'.

Поклон Вашим. Будьте здоровы. Пишите. В Москве я буду около 10-12.

Ваш А. Чехов.

9 февраля 1892 г. Бобров.

Воскресенье. Бобров.

Выеду я из Боброва во вторник, значит, в Москве буду в среду. Заложил ли шалый Сорохтин свое имение? Напиши ему, чтобы он поторопился, иначе мы два месяца провозимся. Не заложивши, нельзя совершать купчей крепости.

Дела наши с голодающими идут прекрасно: в Воронеже мы у губернатора обедали и каждый вечер в театре сидели, а вчера весь день провели в казенном Хреновском конском заводе у управляющего Иловайского; у Иловайского в зале застали мы плотников, делающих эстраду и кулисы, и любителей, репетирующих 'Женитьбу' в пользу голодающих. Затем блины, разговоры, очаровательные улыбки и m-elle Иловайская, 18-летняя девица, очаровывающая нас своею оригинальностью и сценическим талантом. Затем чаи, варенья, опять разговоры и, наконец, тройка с колоколами. Одним словом, с голодающими дела идут недурно. Что же касается столовых и проч, то тут мы несем чепуху и наивны, как младенцы, - сие последнее относится, конечно, не ко мне, а к той бронзовой статуе, которая стоит у меня в кабинете на столе. Чепуху мы несем ужасную и приходим в детское раздражение, если нам замечают, что мы несем чепуху и ничего не понимаем. Утром мы бываем в духе, а вечером говорим: за каким чертом мы поехали, ничего я тут не сделаю и т. д.

Мне снилось, что 200 р., данные в задаток Сорохтину, пропали. Почему-то мне кажется, что иначе и быть не может. Стриженая голова нашего художника не обещает ничего хорошего.

Кто выиграл 50 р.? Я ничего не выиграл.

Всем кланяюсь. Скоро увидимся. Болит зуб.

Твой А. Чехов.

Хорошо, если бы Миша был в Москве около 14-15 февр, когда мы будем совершать покупку.