студеную землю. Не раз мне говорили, что дьяволу так и неймется, если люди счастливы, и потому он все помешивает свой котел, всыпая туда целые пригоршни яда. И вот он подсыпал новую порцию горестей!

— Мэм, Джо-Нелл Мак-Брум приходится вам… дочерью?

— Внучкой, — прохрипела я. Мое старое сердце забилось так, что я едва могла вздохнуть. Разве Джо-Нелл не дома? Нет, я не припомню грохота ее маленькой машины. Обычно она подымает ужасный шум, повсюду зажигает свет, включает миксер и названивает кому-то по телефону. От всего этого просыпается Элинор, несется вниз и устраивает Джо-Нелл скандал.

— О господи, — сказала я в трубку, — что с ней?

— Авария.

— Авария?!

— Успокойтесь, мэм, — заторопился Хойт Кэл-хаун, — я слышал, она жива. Но в любом случае, вам нужно подъехать в центральную городскую больницу. Ее увезли туда на «скорой».

— Сейчас же еду! — крикнула я. И тут у меня затряслось колено. Я не смогла бы унять эту дрожь даже за тысячу долларов. Мой мозг словно начисто высох, и в голове колотилась одна-единственная мысль: «Она умрет, она точно умрет!» Трубка упала мне на колени, но я даже не подняла ее. Фланелевая ночнушка провисла под ее тяжестью, словно голубая в цветочек сточная канава. Так я и сидела пару минут, покачивая телефонную трубку, словно младенца в люльке. На языке вертелось столько вопросов, которые я не задала мистеру Кэлхауну. Может, перезвонить ему и выяснить, что за авария? Может, она врезалась в дерево? Или кто-то стукнул ее по голове пивной бутылкой? (Элинор уже несколько лет предсказывает, что этим и кончится.) Но я понятия не имела, кто такой этот Кэлхаун и какой у него номер телефона. Сейчас, наверное, он сидит в своей патрульной машине, привалившись пузом к рулю, и передает что-нибудь по рации. А затем сплевывает в бумажный стакан, в каких продают кофе на вынос.

Из комнаты Элинор послышалось медленное шарканье, с которым выбираются из постели древние и брюзгливые старухи. Стало быть, она встает. Через минуту она появилась в дверях, придерживая ворот халата конопатой рукой.

— Кто это звонил? — спросила она, щурясь от яркого света.

— Полиция. — Я подняла трубку и водворила ее на рычаг. — Джо-Нелл попала в аварию. Я еду в больницу.

— О боже… — Элинор нахмурила брови. — И сильно ей перепало?

— Уж, наверное, сильно, раз даже из полиции позвонили.

— Сейчас, я что-нибудь накину. — И она ушла в свою комнату, а я — в свою. Пальцы у меня словно одеревенели, и я бы вряд ли смогла застегнуться, а потому набросила нарядное платье без пуговиц. Едва я натянула колготки, как по нейлону со скрипом побежали стрелки. Да только мне было все равно, и, зажав под мышкой сумочку, я выскочила из спальни. Из коридора было видно, что Элинор еще сидит на постели и натягивает ботинки. Вообще-то, класть шляпы или башмаки на постель — очень дурная примета, но я не сказала ни слова.

Дело в том, что Элинор была у Руфи первенцем. А первый блин — он, как известно, всегда комом.

— Я тут подумала, — сказала она, — может, это совсем пустяковое ДТП и весь сыр-бор из-за того, что она набралась. Мы ведь обе знаем, какая она пьянчуга. Это было неизбежно.

— Полицейский говорил, что все очень серьезно, — возразила я.

— Они всегда преувеличивают, Минерва. Для них, кто проскочит на красный свет, тот уже и преступник.

— Зачем тогда везти ее в больницу?

— Да чтоб протрезвела. Или взять кровь для теста. По закону штата так поступают со всеми, кто в пьяном виде садится за руль. По крайней мере, должны так поступать.

— Да с чего ты взяла, что она была пьяной?

— Минерва, полицейские не звонят по ночам просто так.

Что верно, то верно. Я ощупала свой живот и произнесла:

— У меня тут какое-то странное ощущение.

— Не иначе как отравилась, — предположила она. Теперь она натягивала второй башмак, покрякивая от натуги. — Говорила я тебе: тот майонез был с душком. Но куда там! Ведь ты вбила себе в голову, что хочешь куриного салатика.

В полутемной спальне ее глаза казались совсем желтыми, того же оттенка, что у моей сестры, которая умерла в Техасе в прошлом августе. Хэтти была помягче, хотя и не желала ехать в гости, утверждая, что Теннесси находится «почти на самом севере». И с места не желала двинуться. Между прочим, это она сочинила поговорку: «Если уж жизнь подсовывает тебе кислые лимоны, делай лимонад!», но кто-то из туристов подслушал и украл ее. «Надеюсь, она принесла ему счастье», — благодушно твердила Хэтти, а я так просто кипела от злости. Вот всегда так в жизни — стоит придумать что-то стоящее, и у тебя его тут же крадут. Словно и не твоя это придумка.

Элинор походила на Хэтти не только глазами: путешествовать она тоже не любила. Кое-кто назовет ее домоседкой, а по мне, она просто дикарка. Но стоит ей об этом сказать, она тут же устраивает посиделки для моих подружек-вдовушек. Стол так и ломится от десертов: слоеный кокосовый торт, заварное печенье, крошечные пирожки с лимоном и всякие милые пустячки вроде соломки с сыром. Пару лет назад она торговала косметикой «Эйвон», и даже довольно бойко, но потом ей надоело таскаться из дома в дом. Из нее бы вышла отличная жена, да только где ей кого-нибудь встретить?! У бедняжки ведь ни дружков, ни подруг, — только мы с Джо-Нелл да мои вдовушки. Поначалу я думала, что дело в ее робости, но потом смекнула, что все куда серьезнее. Она ведь крупненькая, ростом под шесть футов, причем вымахала такой уже к пятнадцати годкам. Но вместо того чтоб распрямиться во весь рост, она все горбилась да сутулилась. Мы с Руфи купили ей корсет с биркой «Крепкое хозяйство», но Элинор отказалась его носить. Постепенно и душа у ней как-то сгорбилась, словно у душ тоже бывает плохо с осанкой. Веселеет она только среди старушек, которые ее просто обожают.

Я все пытаюсь выставить ее из дома. Обвожу кружками всякие объявления в газетах вроде «Встречи юных сторонников демократической партии» или «Уроки танцев на центральной площади». А она знай себе твердит: «Меня это не интересует». «Но Элинор, — талдычу я ей, — в жизни есть кое-что получше, чем ветхий дом, старая закусочная да компания горьких вдовиц». «Моя жизнь меня вполне устраивает», — отвечает она, а затем начинает хмуриться. Во многом это вина сериалов. Слишком уж часто она смотрит «Озеро Рики» и «Мауру» (и так еще наладила, чтоб магнитофон сам записывал те серии, что она пропустила, работая в закусочной). Ну а в остальном виноват только злой рок. Ко всему прочему Элинор вдруг выдумала, что волна преступности движется прямиком на Таллулу, и даже завела специальный альбом, чтоб это доказывать. Она приносила мне статью, где пишут, что всякие зверства случаются в Америке каждые тридцать секунд. «А убийцы, как правило, мужчины», — сказала она. Она не доверяет даже старому доброму брату Стоуи, баптистскому проповеднику, чей портрет висит у нас в ванной. «Сними его, — все умоляет она, — он словно следит за мной. Не желаю я мыться под чьим-то взглядом». Я посоветовалась с Джо-Нелл, но эта-то не против: «Да плевать, мужики и так всегда глазеют на мою задницу». Вот я и не стала его убирать. И совсем даже он не мешает, наоборот, я с радостью чувствую, что уж в его-то святом присутствии я нипочем не поскользнусь. А Элинор я ответила: «Раз уж ты его стыдишься, можешь занавесить портрет туалетной бумагой». «Но кто посмотрит тебе в правую булку твою, обрати к нему и другую!» — крикнула Джо-Нелл и прямо покатилась со смеху, но, по-моему, Элинор эта шутка не понравилась.