— Думаю, вы замерзли, — сказал я, — может, подвезти вас домой?

— Вот уж не откажусь. — Она натянула перчатки. — Спасибо тебе, дорогой.

Я подал ей руку, и она оперлась на нее. Даже сквозь перчатки ощущалось, что ее пальцы мокрые и холодные, как свежеразмороженные куриные грудки.

— Ходил проведать маму, мой мальчик? — спросила она.

— Да, мэм.

— Что ж, молодчина, Джексон. Прочие-то молодые не особо вспоминают мертвецов.

— Да, мэм.

Пару минут мы молча шагали. Затем она произнесла:

— Я тут давеча испекла шоколадный торт. Шоколад-то ты любишь, Джексон?

— О да, мэм. Еще бы.

— Что ж, могу угостить тебя кусочком. И чашечкой горячего кофейку в придачу. Торт я испекла по журналу; по средам там всегда печатают превосходные рецепты. Вот только все журнальные кушанья надо сперва попробовать.

— Я с удовольствием попробую ваш торт, — заверил ее я.

От мысли, что я снова увижу Фредди — второй раз за день! — сердце у меня так и подпрыгнуло. Правда, она могла решить, что я ее преследую, но я настолько ошалел от любви, что мне уже было все равно. А если мы с ней не встретимся, я, может быть, буду есть той же вилкой, которой недавно ела она.

Когда Джексон пригласил меня на ужин в «Озеро Сентер-Хилл», я едва не отказалась. Разумеется, не из-за ресторана — он в Таллуле своего рода легенда: здание из стекла и кедра, которое словно плывет по воде, соединенное с пристанью сваями, а также вереницей доков и лодочных сараев с рифлеными жестяными крышами. Кухня там четырехзвездочная, ее расхваливают во всех туристических проспектах. Все блюда готовятся по южным рецептам и на вкус просто пища богов. В тамошних оладьях резаный лук и кукурузная мука смешаны в единственно верной пропорции. Квашеная капуста хрустящая, сладкая и терпкая. Мясо откормленных кукурузой телок маринуется в особом соусе Бадди и жарится в гриле. Свежих окуней и форелей обжаривают, фаршируют или же тушат в сливочном масле и лимонном соке. Картошку пекут с луком и чесноком. Секрет успеха этого заведения — в свежих продуктах и опытных поварах: там работают пожилые женщины, знающие все тонкости местной кухни. Кроме того, с посетителями изо всех сил любезничают крутобедрые официантки, в массе своей крашеные брюнетки.

И все же, несмотря на воспоминания о пленительных рыбных лакомствах, я волновалась. К этому озеру я питала смешанные чувства и в тот момент пыталась обуздать негативные. Да, там я провела одну из самых кошмарных ночей в своей жизни, но ведь там же научилась и плавать. Я твердила себе, что озеро — это всего лишь скопление пресной воды, а не хранилище радостей и бед.

Мы подъехали к доку, и Джексон припарковался на холме. Спустившись в док по сотне бетонных ступенек, мы прошли по шаткому веревочному мостику. Я успела замерзнуть, так как сдуру надела коротенькое платье, чулки и туфли на каблуках, найденные в огромной гардеробной Джо-Нелл. В результате я дрожала как лист. Январские вечера в Теннесси бывают очень промозглыми; это еще одна особенность, которую я успела забыть. Джексон обнял меня. Солнце за деревьями еще не село, а луна уже начинала всходить. Мы прошли мимо лодок, гулко протопав по деревянному настилу. В конце дока какой-то мужчина в резиновой куртке намывал борт своей лодки шваброй. Его переносной приемник был настроен на канал ретро: до нас донеслась песня Джорни «Крошка, это сильнее меня».

Пеннингтоны обожали лодки, и за мамино недолгое замужество с Уайаттом мы часто ходили на Сильвер-Пойнт посмотреть, не обокрал ли какой-нибудь вандал их яхту. Но в плавание нас не брали. Мы не умели даже барахтаться по-собачьи, так что Уайатт не желал заводить для нас мотор. Нам разрешалось лишь сидеть на пристани и болтать ногами в зеленой воде. Помню, как я с завистью смотрела на Джексона и Чили Маннингов, которые возвращались на пристань загорелые и оживленные, прокатавшись весь день на водных лыжах. Да я бы что угодно отдала тогда за такие приключения!

— Лодка твоего отца стояла где-то там, да? — И я кивнула в сторону одного из сараев. Мне было интересно, есть ли теперь у Джексона лодка: сейчас, вероятно, он плавал не на убогой байдарке, а на чем- то шикарном и скоростном. Я полагала, что его жизнь заполнена дорогими игрушками, как и жизнь всякого врача в маленьком городишке. Хотя, как ни странно, он ездил на потрепанном старом пикапе. Я представила себе, как блондинистая риелторша полеживает на палубе скоростной яхты, как сияют ее натертые маслом ноги, а плечи под полуденным солнцем становятся пунцовыми, словно намазанные малиной.

— Давно это было, — ответил Джексон, — помнишь, как мы с отцом учили тебя плавать?

— Еще бы.

Это умение переменило всю мою жизнь. Они бросили якорь в какой-то бухточке и аккуратно опустили меня в теплую зеленую воду. Джексон держался позади и страховал. Стоявший в лодке Чили хлопал в ладоши, уговаривая меня сделать пару гребков.

— Фредди, представь, что ты часть воды, — твердил мне Джексон, — а я небо, и ты уплываешь прямо в меня.

— Не могу! — вопила я.

Мне было по-настоящему страшно, но в то же время и неловко. Я была единственной из девушек Джексона, которая не умела плавать. И вот я оттолкнулась от него и выставила руки вперед, словно собирая опавшую листву. Потом подтянула ноги по-лягушачьи и резко, как учил меня Чили, распрямила. Так я сделала рывок к лодке.

— Она плывет! — заорал Джексон, а затем откинул голову и издал победный клич. — Еще разок, детка! Давай, еще разочек!

А теперь он вел меня в ресторан.

— Когда-то мы рыбачили каждые выходные, — рассказывал он, — мама ужасно расстраивалась. Она хотела, чтоб отец вел себя как все нормальные люди, Ну, ты понимаешь: ходил в церковь по воскресеньям, стриг газончики, сгребал в кучи опавшие листья, заменял перегоревшие лампочки. А ему все это было неинтересно. — Он глянул куда-то за лодочный сарай. Закат осветил воду и разбросал жутковатые, дрожащие отблески по жестяной крыше. Джексон стиснул мое плечо и потянул к ресторану.

— Я просто обожаю это место, а ты? Будь у меня лодка, я бы взял тебя порыбачить этой весной.

«Ну, к приходу весны меня тут уже не будет», — подумала я. Хотя как знать. Минерва говорит, что несчастья приходят в наш дом не по три, а по шесть кряду. Кто знает, что тут еще произойдет; глядишь, мне и правда придется застрять в Теннесси до весны. Озеро начинало действовать мне на нервы. Неподалеку отсюда, в старой алюминиевой лодке, я потеряла невинность в объятиях Джимбо Шримплетта, бывшего мужа Сисси Ол-сап. Я тогда только-только окончила школу. Сисси с подругами укатила на выходные в Панаму, а в Таллуле остался безутешный и бурлящий гормонами Джимбо Шримплетт. Как-то вечером он проезжал мимо нашего дома в своем лимонно-зеленом «ягуаре» и притормозил, увидев меня на крыльце. Остановив машину, он спросил, не хочу ли я съездить с ним на Сентер-Хилл. Я была польщена и тут же согласилась. Сбегав предупредить Минерву, я пулей вернулась к Джимбо. Мы поехали в Клиффе, тихое местечко в скалах, куда все ходят загорать голышом. У Джимбо было серебристое каноэ, и прежде чем я что-либо поняла, он уже накачал меня пивом и затащил на борт. Пока он тискал и раздевал меня, я казалась себе гигантской креветкой, такой розовенькой и блестящей. Но затем он резко вошел в меня, и мысли о креветках как ветром сдуло. Он двигался все быстрее и быстрее, не обращая внимания на мои исступленные крики. Когда я наконец встала на ноги, из меня струилась кровь. Плавать я не умела и потому была как в ловушке. Прыгни я за борт, мне было бы ни за что не выплыть. Обо мне бы раструбили в вечерних новостях: «Аквалангисты прочесывают озеро в поисках восемнадцатилетней Фредди Мак-Брум, уроженки Таллулы, о пропаже которой сообщил ее друг». В ту ночь я поняла, как важно уметь плавать, но до появления Джексона в моей жизни так и не решилась попробовать.