доктрину). Но все это, по-моему, невозможно без веры в вечную жизнь. Во всех монотеистических религиях вера в вечную жизнь наиболее
Конт не предложил ничего подобного, он говорил лишь о возможности уцелеть в памяти людей. Свои теории он облекал в более пышную форму, обещая слияние с Высшим Существом, но, по сути, речь шла именно о теоретической возможности уцелеть в людской памяти. Этого оказалось мало.
Всем плевать на неосязаемое существование в людской памяти (и мне тоже, несмотря на то что я пишу книги). Хотя зачем тогда, спрашивается, я трачу столько времени на
В «Гении христианства» я больше всего люблю ту часть, где Шатобриан дерзновенно сравнивает стиль Гомера со стилем Библии, стремясь показать, насколько великолепен Гомер и насколько Библия превосходит его великолепием. С какой писательской глубиной, с какой тонкостью проводит он сопоставление, сам великолепный стилист, и одерживает, не могу не признать, блистательную победу — убеждает! Полный воодушевления, он восхваляет Библию, не замечая, какой опасности ее подвергает, а опасность эта страница за страницей становится все очевиднее. Восхищаясь литературными достоинствами Библии, он мало-помалу превращает ее в литературное произведение, пусть самое великолепное в истории человечества, но все-таки всего-навсего в литературу.
Именно к этой концепции привело меня чтение Библии. Складывалась она не вдруг, годами. По мере того как я сравнивал переводы, выбирая «лучший» (не с точки зрения точности, как я могу это определить? С точки зрения чистой эстетики), по мере того как перечитывал «любимые места»…
Признаюсь, я в самом деле отделял пласт литературы — насыщенный эмоциями, глубоко символичный — от слоя истин. Сказал и почувствовал себя ограниченным занудой кальвинистом.
(Возможно, я такой и есть.)
(Поверьте, бывает и хуже, стоит только вспомнить знаменитый постулат, венчающий труд Витгенштейна: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать»[86].)
Меж тем мои философские убеждения по-прежнему самые неопределенные.
Итак, подвожу итог. Права человека, чувство собственного достоинства, обоснования политики — все это я отбрасываю. У меня нет теоретического инструментария, который позволил бы мне соответствовать подобным требованиям.
Остается этика, относительно этой области и я могу кое-что сказать. По сути, могу сказать только одно — она держится на том, что так отчетливо сформулировал Шопенгауэр, — на
По праву превозносимое Шопенгауэром, по праву попираемое Ницше, сострадание — основа любой морали. И я — мое мнение не новость — на стороне Шопенгауэра.
На сострадании не построишь сексуальной морали, но и это скорее достоинство, чем недостаток.
А вот суд и право могут на него опереться.
И даже без особых усилий. Обойдясь без картинных обобщений Канта (я воспользовался словом «картинный» в сугубо положительном, самом возвышенном смысле: чтение Канта можно сравнить со странствием по высокогорью. Любопытно, что сам он никогда не покидал Кёнигсберга, расположенного на плоской равнине. От Канта у меня гораздо ощутимее, чем от Ницше, кружится голова в разреженном воздухе вершин, с которых открываются необозримые дали…).
Остается вечной загадкой
Естественно, на ум приходит тревожный вопрос: а что, если вдруг сострадание исчезнет?
Думаю, что тогда исчезнет и человечество.
Думаю, что исчезновение такого человечества не будет большой потерей.
И тогда стоит пожелать появления иного мыслящего существа, более расположенного к сотрудничеству, лучше приспособленного по своим природным качествам к духовному росту (я говорю о виде более высокоорганизованном, чем приматы).
Прощание с гуманизмом не обязательно ведет к расставанию с моралью, вытекающей из поверхностного представления о мире как о сосуществовании отдельных особей.
Не важно, смертны они или
В сущности, я возвращаюсь к абсолюту.
И нахожу, что это неплохая новость.
К ограниченному абсолюту (закон морали жесток, но поле его воздействия ограниченно). Что сказать о тех, кто вне этого поля? Они находятся в зоне
Да и, честно сказать, не очень-то я верю, что воля
Хотя меня и сейчас удивляет, как требовательны люди к бытию…
Но если им так дорога
При условии, что мы не будем додумывать до конца, что она такое, проблем не возникнет.
Никаких.
Надо же! Только сейчас заметил, что пишу «человек», «люди» вместо «мы», «я».
Поверьте, не потому, что считаю себя
Это скорее своего рода отстранение, навязчивое ощущение, будто играешь некую роль.
Как вы знаете, вот уже несколько лет я живу за границей. Здесь существует расхожее представление о французах (хорошие вина, изысканная кухня…). Не раз скудость общения вынуждала меня
Та же причина, хоть и гораздо реже, вынуждала меня
