Молчаливая обычно станция 'Мелкие дребезги' Энской советской дороги загудела, как муравейник, в который мальчишка воткнул палку. Железнодорожники кучками собирались у громадного знака вопроса на белой афише. Под вопросом было напечатано:

ОНА ЕДЕТ!!!

– Кто едет?! – изнывали железнодорожники, громоздясь друг на друга.

Кооперативная лавка-вагон!! – отвечала афиша.

– Го-го, здорово! – шумели железнодорожники. И на следующий день она приехала. Она оказалась длинным товарным вагоном, испещренным лозунгами, надписями и изречениями:

Нигде, кроме как в нашем торговом доме!

Сони, Маши и Наташи, летите в лавку нашу!

Железнодорожник! Зачем тебе высасываться в лавке частного паука.

Когда ты можешь попасть к нам?!

– Ги-ги, здорово! – восхищались транспортники. – Паук – это наш Митрофан Иванович.

Станционный паук Митрофан Иванович мрачно глядел из своей лавчонки.

Транспортная кооперация, путем нормализации, стандартизации и инвентаризации спасет мелиорацию, электрификацию и механизацию.

Этот лозунг больше всего понравился стрелочникам.

– Понять ни черта нельзя, – говорил рыжебородый Гусев, – но видно, что умная штука.

'Каждый, кто докажет документом, что он член, получает скидку в 83 1/2%, – гласил плакат, – все не члены получают такую же!!'

В кассе взаимопомощи наступило столпотворение. Транспортники стояли в хвосте и брали заимообразно совзнаками и червонцами.

А в полдень облепленная народом кооплавка начала торговать.

Три приказчика извивались, кассирша кричала: 'Сдачи нет!', и пер станционный народ штурмом.

– Три фунтика колбаски позвольте, стосковались по колбаске. У паука Митрофана Ивановича гнилая.

– Колбаски-с нет. Вся вышла-с. Могу предложить вместо колбаски омары в маринаде.

– Амары? А почем?

– Три пятьдесят-с.

– Чего три?!

– Известно-с – рубля.

– Банка?!

– Банка-с.

– А как же скидка? Я член…

– Вижу-с. Со скидкой три пятьдесят, а так они шесть двадцать.

– А почему они воняют?

– Заграничные-с.

– Прошу не напирать!

– Ремней в данный момент не имеется, могу предложить взамен патентованные брюкодержатели 'Дуплекс' – лондонские с автоматическими пуговицами 'Пли'. 7 руб. 25 коп. Купившим сразу дюжину дополнительная скидка – 15%. Виноват, гражданин. Он на талию надевается.

– Батюшки, лопнул!!

– Уплатите в кассу 7р. 25 к.

– Ситцу нет, мадемуазель. Есть портьерная ткань лионская, крупными букетами. Незаменима для обивки мебели.

– Хи-хи. У нас и небели-то нету.

– Жаль-с. Могу предложить стулья 'комфорт' складные для пикников…

– А вам что, мадам?

– Я не мадам, – ошеломленно ответил Гусев, поглаживая бороду.

– Пардон, чем могу?

– Мне бы ситцу бабе в подарок.

– Миль пардон, ситец вышел. Для подарка вашей почтенной супруге могу предложить парижский корсет на шелку с китовым усом.

– А где ж у него рукава?

– Извиняюсь, рукава не полагаются. Ежели с рукавами, возьмите пижаму. Незаменимая вещь в морских путешествиях.

– Нам по морям не путешествовать. Нет уж, позвольте корсетик. Вешица прочная.

– Будьте покойны, пулей не прострелишь. Номер размера вашей супруги?

– У нас по простоте, не нумерованная, – ответил стыдливо Гусев, известно, серость…

– Пардон, тогда мы на глаз. Рукой обхватить можно? Гусев подумал:

– Никак нет. Двумя, ежели у кого руки длинные…

– Гм. Это порядочный размер. Супруге вашей диета необходима. Так мы предложим вам э 130, для тучных специально.

– Хорошо, – согласился покладистый Гусев.

– 11 р. 27 коп… Что кроме?

Кроме Гусев купил бритвенное зеркало 'жокей-клуб', показывающее с одной стороны человека увеличенным, а с другой стороны уменьшенным. Просил мыла, а предложили русско- швейцарский сыр. Гусев отказался за неимением средств и, подкрепившись у Митрофан Ивановича самогоном, явился к супруге.

– Показывай, что купил, пьяница? – спросила Гусева супруга.

– Вишь, Маша, выбор в лавке у них заграничный, ни черта нету, – пояснил Гусев, вскрывая сверток, – говорят, тучная ты э 130…

– Ах они, охальники! (Супруга всплеснула руками.) Что они, мерили меня, что ли? И ты хорош: про жену такие слова!

Она глянула в зеркало и ахнула. Из круглого стекла выглянула великанская физия с обвисшими щеками и волосами толстыми, как нитки.

Супруга повернула зеркало другой стороной и увидала самое себя с головой маленькой, как чернильница.

– Это я такая? э 130?! – спросила супруга, багровея.

– Тучная ты, Ma… – пискнул Гусев, присел, но не успел закрыться. Супруга махнула корсетом и съездила его по уху так, что шелк лопнул и китовый ус вонзился ему в глаз.

Через две минуты Гусев, растопырив ноги, сидел у входа в свое жилище и глядел заплывшим глазом в хвост поезду, увозившему кооперативную лавку.