живописности», – он возится с фотоаппаратом и откидывается на спинку сиденья, утомленный солнцем; и вдруг горло у него перехватывает, двери с шипением открываются, и его выбрасывают из удобной скорлупы в безжалостную утробу стоянки у подножия пирамиды.

На него с воплями набрасывается толпа голодных египтян – водители багги, погонщики верблюдов и поставщики самых лучших арабских скакунов. А гиды? Господи, да любые! Всех сортов и видов:

– Добро пожаловать, мистер, добро пожаловать! Все ли у вас хорошо?

Рукопожатие, подмигивание и заискивающе-плотоядное:

– Вам ведь нравится Каир? А Египет? А египтяне? Не правда ли, вы бы хотели взглянуть на на-стоящую мумию царя Ку-Фу? Я буду вашим гидом!

Или еще хуже – не-гиды:

– Простите, сэр, но я просто не могу видеть, как вам досаждают эти фальшивые феллахи. Поймите меня правильно: я не экскурсовод, я – охранник и работаю в департаменте древностей Каира. Идемте со мной. Я не дам этим надоедливым пиявкам испортить вам отдых. Я не экскурсовод!

Наш бедный паломник продирается сквозь толпу к ауде – широкой известняковой площадке у северного основания пирамиды – вжимается в гигантское нагромождение каменных глыб, усеянных новыми гидами и не-гидами, ухмыляющимися с видом горгулий, платит свои пиастры за билеты, позволяющие ему и его курносой жене подняться из битком набитого затхлого помещения в другой каменный покой размером с мужской клозет на автобусной станции – только еще более вонючий! – и с облегчением спуститься вниз.

– Признайся, Цин, эта штуковина очень большая, ты никогда в жизни не видела ничего больше. Жду не дождусь, когда мы сможем показать эти снимки через проектор.

Сказать «очень большая» – это значит не сказать ничего. Она невероятно большая, невообразимо большая, она настолько большая, что кажется вызовом, брошенным самому небу. Если приехать в спокойное время и подойти к ней без каких-либо провожатых, можно ощутить все величие ее размеров. По мере того как вы пересекаете известняковую площадку, огромный треугольник начинает удлиняться и сплющиваться. Основание вытягивается, наклонные боковины вырастают, а заострившиеся углы начинают обхватывать тебя с обеих сторон.

Соответственно вершина опускается, и верхний угол начинает казаться шире. Когда же достигаешь подножия и поднимаешь голову, то не различаешь уже и двухмерного треугольника! Плоскость настолько сокращается, что ее перестаешь воспринимать как плоскость. Вероятно, когда изначально пирамида была покрыта гладкой облицовкой, это производило неизгладимое впечатление – она превращалась в безупречную белую линию, давая представление о первом измерении.

И даже в нынешнем ободранном состоянии она создает эту иллюзию, полностью дезориентируя наблюдателя. Он пытается внушить себе, что и в отсутствие других граней эту он должен видеть как плоскость. Однако все известные нам плоскости горизонтальны – взлетные полосы аэродромов или парковочные стоянки. И потому возникает ощущение, что по ней можно пройтись, если отклониться назад и принять по отношению к ней перпендикулярное положение. От этого начинает кружиться голова…

Чтобы умерить чувство тошноты, я опираюсь на один из каменных блоков и прижимаюсь к нему щекой – его гладкая поверхность успокаивает и вызывает легкую грусть.

– Грустно, не правда ли? – спрашивает Малдун. – Когда видишь разрушение такого древнего места.

Малдун Грегор совершенно не похож на непритязательного старого египтолога, которого мы готовились увидеть. Ему немногим больше двадцати, на нем старые джинсы с заплатками и футболка, глаза все еще туманятся от какого-то психоделика, в дальнейшем заставившего его навсегда бросить этим заниматься.

– После того как арабы ободрали облицовку, за шесть веков пирамида разрушилась больше, чем за сорок предшествующих, если считать с точки зрения общепринятой египтологии, или за сто семьдесят, если вы разделяете взгляды Кайса.

– Печально, – соглашаюсь я. – А как они умудрились это сделать?

– Они решили, что им нужна эта облицовка, – Джекки встает на защиту давно усопших арабов, – для Аллаха.

– Еще печальнее, – добавляю я. – И в конце концов оскорбительно для того, кто решил послать нам эту каменную открытку.

– Арабам нужны были камни для восстановления Каира. Помнишь строительство дамбы во времена Насера?

И Джекки начинает рассказывать о том, как Насер затопил архитектурные сокровища при строительстве гидроэлектростанции. Вспоминая миллионы обездоленных, которых я видел в Каире, я вынужден согласиться, что поступил бы точно так же.

– Но снять облицовку – это совсем другое, – говорит Малдун. – Это все равно что умышленно совершить преступление, зная, что закон еще не вступил в силу. И теперь неизвестно, должно было послание дойти до нас или нет. Строители этой штуковины пытались передать сведения, важные во все времена. Формулу квадратуры круга или золотого сечения. Ни одна другая пирамида не содержит этих сведений. Они несут чисто личностную информацию, сводящуюся приблизительно к следующему: «Внимание, потомки! Пара строк, чтобы напомнить вам о том, что фараон Как-его-натон был величайшим воином, правителем и мыслителем, воплотившим в жизнь грандиозные замыслы, часть из которых изображена на соседних стенах. Его супруга тоже ни в чем ему не уступала». В Великой пирамиде вы не найдете ничего подобного. Никаких хвалебных иероглифов. Предполагалось какое-то другое, более универсальное послание.

– Может, оно и не исчезло, – замечает Джекки. – Может, за те миллиарды лет, которые нас разделяют, мы просто разучились читать.

– Или все это было лишь приманкой для арабов, – добавляю я. – И никакого послания не было вообще.

Я умею делать такие допущения в разговоре на любую тему и с любым собеседником.

Наше внимание привлекает шорох гравия, и, подняв головы, мы видим маленькую фигурку, выходящую из центрального входа и направляющуюся к нам.

– Пошли, – говорит Малдун. – За южной гранью есть место, где вас не найдут.

Мы с Джекки вслед за ним огибаем северо-восточный угол и начинаем двигаться вдоль западного основания. Становится темнее, так как огромное строение закрывает огни Каира. Малдун осторожно проводит нас через раскопки небольшого погребального храма, находящегося между тылом Великой пирамиды и восточной гранью ее не менее величественной соседки – пирамиды Хефрена.

– Видите там черный шар?

Малдун указывает вниз по направлению Гизы. В четверти мили от нас я различаю какую-то округлую форму.

– Это затылок Сфинкса. – Он садится, повернувшись лицом к зловещему силуэту. Джекки располагается лицом на восток, глядя на мигающие огни Каира. Я выбираю камень со спинкой, с которого видна вся троица пирамид, называемых в туристических буклетах «Группой Гизы». Можете свериться с изображением на пачке сигарет «Кэмел».

Вдалеке на западе виднеется маленький Микеринос. Ближе – пирамида Хефрена, вершина которой сохраняет венец облицовки. Она почти так же велика, как ее знаменитая сестра. К тому же она была построена на более высоком плато, чем Великая пирамида, и поэтому ее основание на несколько футов выше над уровнем моря. По своим размерам она ничем не отличается от Великой пирамиды. Однако, как замечает Малдун, лишена надменной дерзости. Венец обшивки на макушке, оставленный арабами, придает ей комический оттенок, делая похожей на мультяшную гору из Диснейленда. Пирамида Хефрена столь же невероятно огромна и потрясает своей каменной кладкой, и тем не менее она не приковывает к себе взгляда. Он все время возвращается к другому безверхому шедевру…

– А что это за темная расщелина? – спрашиваю я Малдуна. – Черный ход в Великую пирамиду?

– Полковник Говард Вайс так и думал году в тысяча восемьсот сороковом. Именно он вскрыл помещения над царскими покоями и обнаружил картуш Хуфу.

Именно обнаружение имени Хуфу в верхних помещениях сильнее всего ударяет по версии Кайса.

– Полковник был большим специалистом по взрывчатке, к тому же на него работал араб по имени Дуэд, занимавшийся продажей пороха и гашиша. В результате многолетнего общения с этими взрывчатыми