возраст, о чем каждый раз оповещал соседский бык, когда они проходили мимо, а Абдулла был достаточно стар, чтобы вступить на путь инбридинга. Лично я был уверен в том, что Абдулла никогда не опустится до инцеста, но кто станет рисковать, чтобы потом питаться умственно отсталой телятиной?
– Что же делать? – спросил я. Мы беседовали с Бетси, стоя у изгороди. По другой стороне дороги расхаживал соседский бык, произнося очередную диатрибу.
– Поставить Абдуллу в загон, продать его, выставить на аукцион или…
Она умолкла, заглушённая ревом герефорда. После того как его разглагольствования затихают, я переспрашиваю:
– Или что?
– Или съесть его.
– Съесть Абдуллу?! Я не хочу есть Абдуллу. Это все равно что съесть Стюарта.
– Тогда поставь его в загон. Именно так все поступают с быками-производителями…
– И в загон ставить его я не хочу. Я не позволю этому герефорду праздновать победу.
– Значит, остается продажа или обмен. Я дам объявление в газете.
Однако выяснилось, что в области обмена существует спрос только на винтовки и мотоциклы, а на предложение о продаже откликались не приличные скотоводы, а лишь владельцы дешевых ресторанчиков.
После целого месяца безуспешных попыток продать Абдуллу и ночи, потраченной на то, чтобы отвлечь его от только что купленных нашим соседом Хоком телок, я наконец решился поставить его в загон.
Мы восстановили ограждение и укрепили привязь, так как это место никто не занимал со времен Гамбургера. Абдулла вошел внутрь без малейших возражений. Только, к моему крайнему удивлению, застрял в воротах, сквозь которые свободно проходил Гамбургер.
– Абдулла, ты уже достаточно взрослый, чтобы познакомиться с некоторыми неприятными сторонами жизни, – сказал я, закрывая ворота. – Жизнь – это не только праздник и свободная любовь.
Абдулла не отвечал, пережевывая зеленые яблоки, с помощью которых я заманил его внутрь. Герефорд, наблюдавший за происходящим с противоположной стороны дороги, прямо-таки разрывался от желания высказаться по поводу заключения соперника. Вид его был отвратителен. В течение целого дня он доставал Абдуллу своими инсинуациями и сексуальными намеками, а когда я ложился, он перешел уже к расовым оскорблениям, и я покаялся себе, что непременно переговорю с его хозяином в ближайшее время.
Однако хозяин герефорда Тори меня опередил – еще не взошло солнце, как он уже стучал мне в окно.
– Это твой бык? Твой сукин черный бык?! – Он был обнажен до пояса и весь трясся – как от утренней свежести, так и от неукротимой ярости. – Так ты продал его или что?!
Тори – беззубый ветеран фермерского хозяйства восьмидесяти лет от роду с лицом оголодавшего хорька, которое своими размерами ненамного превосходит морду этого животного. Говорят, что он однажды так набросился на охотников за утками, вторгшихся в его владения, что у одного из них случился сердечный приступ. И теперь, когда я глядел, как он трясется и брызжет слюной на моем пороге, у меня возникло ощущение, а не пробил ли и его час. Я умиротворяюще сообщил ему, что Абдулла все еще принадлежит мне.
– Так что если вы хотите его измерить, он стоит у меня в загоне.
– Черта с два он стоит! Он носится по моему полю с самого рассвета, переломал все изгороди и ворота! А теперь еще набросился на моего быка… и бьет его… до смерти!
Я ответил, что только оденусь, возьму на помощь детей и тут же приду за бузотером, после чего извинился, и старик немного успокоился.
– Я их уже растащил в разные стороны, – проворчал он, направляясь к выходу, – даже позавтракать не успел.
Я собрал всех, кого мог, и мы двинулись к нашему «мерседесу» 64 года. Подъезжать к воротам Тори не потребовалось – пролом в изгороди выглядел так, словно там прошелся грейдер. Я объехал обломки жердей и проволоки и, продвигаясь по свежим следам недавней битвы, устремился в сторону клубов пыли, вздымавшихся в отдалении. По мере продвижения в глубь владений Тори становилось все более очевидным, кто одерживает победу. Изначально герефорд занимал позицию между своим стадом и черным налетчиком, но Абдулла заставил его отступить почти на полмили. Когда мы достигли места битвы, герефорд был оттеснен почти к оврагу. Он стоял на самом краю пропасти, истекая кровью, с дико вращающимися глазами, а рядом в нескольких футах от него горой возвышался Абдулла.
Услышав рев мотора и гудение автомобильной сирены, оба повернули головы.
– Абдулла! – закричал я. – Ну-ка кончай все это и быстро домой!
Он посмотрел на меня с таким извиняющимся видом, что на мгновение мне показалось, что он послушается как собака. Но в это время герефорд решил воспользоваться тем, что противник отвлекся, и нанес ему сокрушительный удар по шее. Абдулла покачнулся, сделал несколько шагов назад, чтобы восстановить равновесие, и успел вовремя наклонить голову, чтобы встретить следующий удар. Огромные головы столкнулись друг с другом с немыслимой силой. Сотни фунтов противоборствующей инертной массы дрожью прокатились по их спинам, разрядившись в землю, которая отчетливо содрогнулась под нашими ногами. И еще раз – дадах! Абдулла восстанавливает преимущество, утраченное из-за моего крика.
На это стоило посмотреть! Они сходились, давили и наскакивали друг на друга, пока силы их не оставляли и они не останавливались, чтобы перевести дыхание. Порой они чуть ли не любовно упирались друг в друга лбами и давили, пока их шеи не вздувались от напряжения, а иногда расходились, мотая головами из стороны в сторону, прежде чем столкнуться снова. Однако, вне зависимости от применяемой тактики, Абдулла дюйм за дюймом продолжал теснить своего уставшего противника, так что его поражение уже казалось неизбежным: даже если бы он решился развернуться, ему все равно пришлось бы оказывать сопротивление, занимая невыгодную позицию на склоне.
Мне совершенно не хотелось выплачивать Тори компенсацию за убитого чистокровного производителя, поэтому я вскочил в «мерседес» и, нажав на газ, рванул к полю боя. Бампер врезался Абдулле в плечо, когда они с герефордом стояли упершись лбами. Бык не пошевельнулся. Я отъехал назад, разогнался и снова врезался в Абдуллу – с тем же успехом. Сила удара вжала радиатор в вентилятор, и последовавший грохот отвлек Абдуллу настолько, что герефорд успел уклониться от следующего столкновения. Какое-то мгновение казалось, он готов отступить и пуститься в бегство, но его дамы, наблюдавшие за схваткой, подняли такой вой, что он был вынужден повернуть обратно. Ему ничего не оставалось, как сражаться до конца или согласиться на всю оставшуюся жизнь стать объектом их насмешек.
И он на трясущихся ногах занял последнюю линию обороны. Я попытался развернуть машину, чтобы нанести еще один боковой удар, но из нее повалил пар. Абдулла отшвырнул задними ногами несколько комьев земли и приготовился нанести смертельный удар, и в это мгновение откуда-то раздались резкие звуки. Из оврага поднимался старик Тори – поверх комбинезона чистая белая рубашка, вставные челюсти на месте, губы и щетина – в хлебных крошках и ягодном джеме, в руках – зеленый кожаный хлыст, какие продаются на родео в качестве сувениров.
– Господи, неужели ты до сих пор не разогнал этих сукиных детей?
Я сказал, что жду, когда они вымотаются и станут менее опасными.
– Опасными? Опасными? Да отойди ты в сторону. Сейчас я им покажу.
И, щелкая хлыстом и челюстями, он устремился к быкам. Герефорд получил пару щелчков по морде и, к моему удивлению, замычав как теленок, бросился прочь. Абдулла было пустился догонять его, но прямо на его пути возникла волшебная зеленая змейка, трещащая как фейерверк. Абдулла остановился в нерешительности, посмотрел вслед удиравшему герефорду, потом снова на змейку, испускавшую зеленые искры, и решил, что уж если старый громила так ее перепугался, то, скорей всего, дело действительно швах. Он развернулся и, опустив голову и шаркая ногами, направился к дому.
– Видал? – и Тори указал кнутом в сторону своего убегающего быка. – Когда сукин сын был еще теленком, мои внуки впрягали его в телегу и заставляли катать себя, подгоняя этим кнутиком. И он до сих пор об этом помнит.
Мы подбросили старого Тори до дому, и я пообещал, что починю ему изгородь. Но он ответил, что это бесполезное занятие. Поскольку мой бык победил, он теперь не успокоится, пока не покроет все его
