«3 марта…. Недавно познакомился в Кара–Кале с Сашкой Филипповым. Он рабо­тает в Сюнт–Хасардаге, появился здесь из Ташкента и в Средней Азии живет уже давно.

Иногда мы ездим с ним на мотоцикле «по Млечному Пути». Это означает, что позд­но вечером, далеко от Кара–Калы с ее огнями, мы разгоняемся в холмах по ночной дороге так, что когда я, сидя за его спиной, приоткрываю во время езды рот, то мои раздуваемые встречным ветром щеки сползают назад, к ушам. Мы несемся среди чернеющих по бокам дороги хол­мов, а звезды над нами светятся с особенной ярко­стью, и непонятно, что относительно чего в этой темноте движется, но зато охваты­вает всеобъемлющее ощущение восторга и всеобщего вселенского движения вооб­ще. Это как практическое занятие на уроке о том, что Все Всегда Движется…»

«17 марта…. Впервые вечером услышал новый для себя крик: трехсложный, рит­мичный и очень громкий. Я бы сказал, что явно какого?то вида куриных, но ведь, кро­ме фазана, здесь нет никого с подобными воплями. Высматривал, высматривал в сгущающихся сумерках ? ничего».

«18 марта…. Все утро проторчал на Сумбаре, выясняя, кто орет. Выяснил: это ту­рач. Почему же я считал, что его здесь нет?»

«30 мая. Всем привет!

У пытливого аспиранта большая и заслуженная аспирантская радость: собрал на­конец интересное и новое по редкому виду ? по турачу. Птица изумительная по сво­ей красоте, крикливости и трогательно– безнадежной куриной бестолковости.

Это маленький (вдвое меньше курицы) петушок темно–коричневого цвета (когда держишь в руках, видно, что оперение сочетает контрастные черный, коричневый и бежевый цвета), с оранжево–красными ногами и клювом и с белыми щеками. Обита­ет на Сумбаре в тугаях, по окраинам полей и в садах.

Во многих местах орущие на виноградных шпалерах самцы видны в тридцати мет­рах от работающих на поле людей. На­столько терпим к человеку, что выглядит порой почти домашней птицей, не уступая по шику банальным павлинам.

Турач в долине Сумбара не отмечался с 1925 года никем из бывавших здесь ор­нитологов и, видимо, правомерно счи­тался здесь исчезнувшим. Он ведь обычен в Африке, но для Евразии редок; в СССР встречается лишь в Закавказье; зане­сен в Красную книгу. Нахождение на Сумбаре самостоятельной популяции ? несомненная удача. По свидетельству турк­менов (чему можно доверять лишь частично), турач по­явился в окрестностях Кара–Калы лишь года за два до моего приез­да.

Орут так, что в безветренную погоду слышны за километр. Не уделить внимания такому специальному виду не мог; в ущерб жаворонкам потратил массу времени на учеты и определение ареала. Надо срочно отправлять материалы В. Флинту в Моск­ву, Р. Потапову в Питер и А. Рустамову в Ашхабад: издание Красных книг на носу».

Это был памятный для меня сезон, потому что, как нередко бывает с пришлым белым человеком, работающим в Азии, я жестоко мучился животом, вызывая состра­дательные насмешки друзей и коллег. В этой поездке мне было так плохо, что пил я преимущественно отвар из коры дуба («напиток для мужчин») и не расставался с ру­лоном туалетной бумаги, кото­рый носил на легкомысленной бельевой веревке, пере­ кинутой накрест через плечо, за что мои смешливые спутники драз­нили меня «мат­росом революции». Столь интимные детали я вспоминаю лишь для того, чтобы была понятнее важность обследования труднодоступного региона, несмотря ни на что при­тягивавшего мое внимание как возможное место обита­ ния ястребиного орла.

«3 марта…. Вышел на гребень скалы и в трех шагах за ним увидел пять пустын­ных куропаток ? во много раз ближе критической дистанции бегства этих птиц. Они замерли, окаменев, уповая на то, что я их не замечу («Часто, застигнутая врасплох, она прямо ложится на землю и благодаря сходству оперения с окружающей почвой великолепно может исчезать из виду» ? Зарудный про этот вид).

Я тоже замер, чтобы проверить их конджо. А получилось, что проверил свое (точнее, его недостаточность): мы смотрели друг на друга без единого движения очень долго; потом ? необычно долго; потом ? удивительно долго; потом уже ? не­возможно долго.

Сначала я стоял, замерев, с интересом глядя на них так, чтобы даже глаза у меня по возможности не двигались, и наслаждаясь тем, что я понимаю ситуацию, а они нет. И был уверен, что благодаря моей сознательной про­фессиональной неподвиж­ности куропатки сейчас расслабятся, качнут своими куриными шеями, завертят голо­вами и поти­хоньку пойдут от меня и от греха подальше. Ни фига. Я не двигался ? они тоже оставались совершенно неподвижны.

Потом я ощутил, что мне трудно сохранять равновесие в неустойчивой позе. Пти­цы не двигались.

Потом у меня вдруг зачесалась вся спина сразу.

Потом все тело окаменело и я перестал ощущать руки–ноги. Каменные куропатки сидели как каменные.

Потом я сам себе показался совсем уже полным дураком.

Прошло секунд сорок.