в наибольшем присмотре. А Добрэйн был родом из Кайриэна. Отважился бы Ранд доверять кайриэнцам с их играми?

«Морейн была кайриэнкой. Я доверял ей. В основном».

Возможно, Добрэйн надеялся, что Ранд изберет его королем Арад Домана. Он был Наместником в Кайриэне, но, как и остальные, знал, что Ранд прочит Илэйн на Солнечный Трон.

Итак, Ранд мог бы отдать это королевство Добрэйну. Он был лучше других. Ранд кивком предложил ему возглавить шествие, что тот и сделал, свернув в широкий переулок в сопровождении айильцев. Ранд последовал за ними, продолжая мысленно прокручивать список.

Здешние здания были высокими и прямоугольными, напоминая поставленные друг на друга коробки. Многие строения имели балконы, которые, как и тротуары под ними, были заполнены людьми.

Каждое имя из списка Ранда причиняло ему боль, но теперь эта боль казалась странной и далекой. Со дня убийства Семираг его чувства стали… иными. Она преподала ему урок, как похоронить вину и боль. Ей хотелось захватить его в плен, а вместо этого она дала ему силу.

Он добавил в список имена ее и Элзы. У них не было права там находиться. Семираг была скорее чудовищем, а не женщиной. Элза предала его, служа все это время Тени. Но он добавил их имена. Они взывали к нему, как к своему убийце, наравне со всеми. И даже более. Он не пожелал убивать Ланфир ради спасения Морейн, зато использовал погибельный огонь, чтобы выжечь из узора Семираг, лишь бы не быть плененным вновь.

Он дотронулся до предмета, хранящегося в седельной сумке. Это была гладкая статуэтка. Он не сказал Кадсуане, что его слуги забрали статуэтку из ее комнаты. Теперь, когда Кадсуане изгнана, он и не скажет. Ему было известно, что она следовала за ним по пятам, оставаясь вместе с его свитой, испытывая границы своих возможностей после запрета показывать ему свое лицо. Впрочем, приказ она исполнила, так что он оставил все как есть. Он не собирался разговаривать с ней, а она с ним.

Кадсуане была всего лишь инструментом, причем доказавшим свою негодность. Он отбросил его в сторону без сожалений.

«Джендилин, Дева из Холодного Пика клана Миагома», – подумал он. Льюс Тэрин пробормотал вслед за ним. Список был длинным. И он будет расти до самой смерти Ранда.

Смерть более не страшила его. Наконец-то он понял стенания Льюса Тэрина о том, чтобы положить конец всему. Ранд заслуживал смерти. Была ли на свете такая смерть, чтоб человек никогда не смог возродиться заново? Он наконец-то добрался до конца списка. Раньше он повторял его, чтобы не дать себе забыть эти имена. Теперь это было невозможно. Он просто не смог бы их забыть, даже если бы захотел. Он повторял их в память о том, кем он был.

Но у Льюса Тэрина нашлось еще одно имя для внесения в список: «Элминдреда Фаршав», – прошептал он.

Ранд натянул поводья Тай’дайшара, остановив посреди улицы коня, колонну айильцев, салдэйскую конницу и идущий следом обоз. Добрэйн вопросительно повернулся на своем белом жеребце.

«Я не убивал ее! – подумал Ранд. – Льюс Тэрин, она жива. Мы не убивали ее! И в любом случае, это вина Семираг».

В ответ тишина. Он продолжал ощущать под своими пальцами ее плоть, сжимая ее все сильнее и сильнее, не в силах этому противостоять. Даже если за всем этим стояла Семираг, то Ранд был повинен в том, что не прогнал Мин от себя ради ее же безопасности.

Он и теперь не прогнал ее. Не потому, что он был слишком слаб, а потому, что в нем умерло беспокойство. Не о ней – он беззаветно любил ее, и всегда будет любить. Но он знал, что с его возрождением пришли смерть, боль и разрушение, и он тянет их за собой, словно плащ. Мин могла умереть здесь, но если бы он прогнал ее, то опасность не уменьшилась бы. Вероятно, его враги подозревают, что он ее любит.

Безопасности нет. Если бы она погибла, он добавил бы ее имя в список и страдал от этого.

Он продолжил движение прежде, чем его поступок вызвал вопросы. Копыта Тай'дайшара глухо стучали по глине улиц, размякшей от влаги. Дожди здесь шли часто. Бандар Эбан был основным портом на северо- западе. Уступая по размеру южным портовым городам, он все же производил впечатление. Ряды деревянных прямоугольных домов в два-три этажа с остроконечными крышами с мансардами на втором и третьем этажах. Они были похожи на детские кубики, поставленные друг на друга, безупречно квадратные и разделенные на этажи. Они заполнили город, плавно спускаясь к большому порту.

Шире всего город был в районе порта, напоминая очертаниями голову человека, открывшего широкий рот в стремлении выпить океан. Доки были почти пусты: лишь группа трехмачтовых гонщиков Морского Народа, да несколько рыболовных судов стояли у причалов. Огромные размеры порта лишь подчеркивали отсутствие других кораблей.

Это было первым признаком того, что в Бандар Эбане не все в порядке.

Помимо практически пустой гавани, самым впечатляющим зрелищем в городе были флаги. Они реяли или свисали с каждого здания, даже с самой ветхой лачуги. Большинство из них объявляли, какой товар продается в данном здании. В Кэймлине тем же целям служила скромная деревянная вывеска. Еще более вычурные и яркие трепетали на ветру над зданиями. Сходные с ними напоминающие гобелены полотнища были развешаны по сторонам большинства зданий, пестрыми надписями рассказывая о владельце, мастере и торговце каждой лавки. Даже на частных домах висели флаги с именами проживающих в них семейств.

Меднокожие и темноволосые доманийцы предпочитали одежду ярких расцветок. О доманийках ходила скандальная слава из-за их столь прозрачных платьев. Поговаривали, что доманийские девочки с юных лет практикуются в искусстве манипулирования мужчинами, готовясь к взрослой жизни.

Стоящие вдоль дороги, они представляли собой зрелище, способное отвлечь даже Ранда от его раздумий. Может, год назад он таращил бы глаза, но сейчас он едва удостоил их взглядом. В сущности, до него дошло, что, собравшись вместе, доманийцы стали менее экстравагантными. Одинокий цветок всегда заметишь среди бурьяна, но если каждый день ходишь через цветник, ни один не привлечет особого внимания.

Но, даже отвлекшись, он увидел признаки голода. Ни с чем невозможно было спутать эти испуганные глаза детей, эти осунувшиеся лица взрослых. Всего несколько недель назад в этом городе царил хаос, хотя Добрэйн с помощью Айил восстановил власть закона. Окна в нескольких зданиях носили следы спешной починки, кое-какие доски были сломаны, а некоторые флаги, очевидно, недавно были разорваны и потом кое-как залатаны. Порядок был восстановлен, но память о беспорядках еще свежа.

Процессия достигла центрального перекрестка, который, судя по надписям на больших развевающихся знаменах, являлся Площадью Аранди. Добрэйн повернул процессию на восток. Многие из прибывших с кайриэнцами айильцев носили красную повязку на голове, указывающую на их принадлежность к сисвай'аман – Копьям Дракона. Примерно двадцать тысяч Айил Руарка стояли лагерем вокруг города и в соседних городках. К настоящему моменту большинство доманийцев знали, что эти Айил следуют за Возрожденным Драконом.

Ранд был рад обнаружить наконец-то прибывшие с юга с зерном гонщики Морского Народа. Надо надеяться, что этого, вкупе с усилиями Добрэйна и Айил, хватит для восстановления порядка.

Процессия вошла в зажиточную часть города. Он знал, где она будет, еще до того, как дома стали роскошными: подальше от доков, но, в то же время, оставаясь на удобном расстоянии от городских стен. Ранд мог бы отыскать дома состоятельных горожан даже без карты. Городской ландшафт четко предопределял их расположение.

Рядом раздалось цоканье копыт. Он было решил, что это Мин, но та ехала позади – рядом с Хранительницами Мудрости. Теперь она смотрит на него иначе, или это ему просто кажется? Вспоминает ли она всякий раз, глядя на него, пальцы, сомкнувшиеся на ее горле?

Это оказалась Мериса, подъехавшая к нему на спокойной мышастой кобыле. Айз Седай разъярило изгнание Кадсуане. Неудивительно. Пусть Айз Седай и любят внешне сохранять невозмутимость и контроль, но Мериса и прочие старались угодить Кадсуане, напоминая хозяина гостиницы, глупо улыбающегося посетившему его королю.

Cегодня тарабонка надела свою шаль, подчеркивая свою принадлежность к Зеленой Айя. А возможно, она ее надела в попытке утвердить свое влияние. Ранд мысленно вздохнул. Он ожидал трений, но надеялся,