музыка, взрывы смеха, веселые голоса: праздновалась свадьба старшей дочери хозяина, и дом был полон гостей.

Грек вышел из экипажа первым; подав руку, галантно помог спуститься Катерине. В черной фрачной паре, с цилиндром на отлете, с бриллиантовой булавкой, блестевшей в галстуке, он выглядел безукоризненным светским фатом. Катерина, очень хорошенькая в бальном платье фисташкового цвета, кутала плечи в соболью накидку и сумрачно посматривала по сторонам.

— Деточка, улыбайся, — негромко сказал ей Грек. — Улыбайся, сейчас нет ничего главнее! Когда такая красавица в таком платье и при таком кавалере имеет такое лицо — это нонсенс, который всем заметен. Фраера могут забеспокоиться, а у нас другие задачи. И помни, тебе нечего бояться, сегодня работаю я, а ты только смотришь.

— Что, и даже не попробую?..

— Не рекомендую. Ты совсем неопытна, рискуешь погореть, так ничему толком и не выучившись. Лучше просто смотри и делай выводы. Ты сегодня прикрываешь меня, это ничуть не легче, а у меня… — Грек вдруг улыбнулся, блеснув зубами, и подал Катерине руку. — У меня, малышка, двадцать пять лет не было такой «прикрышки». Это не счастье?..

— Старый дурак, — почти нежно произнесла Катерина, просовывая руку в лайковой перчатке под его локоть. — Идем, я еще хочу танцевать.

Вечер был в самом разгаре. Огромная бальная зала особняка оказалась заполнена народом так, что, чудилось, яблоку негде упасть, и Грек чуть заметно, с одобрением кивнул.

— Свадьбы, Катька, это просто золотое дно. В доме народу, как селедок в бочке, никто друг друга толком не знает, можешь играть кузину невесты или тетю жениха — никому не будет дела. Ты хорошо танцуешь?

Катерина, танцевавшая последний раз еще в Грешневке, пожала плечами.

— Плевать, здесь никто толком не умеет. Это ведь не прием у Великого князя, а просто купеческая свадьба, не трясись. Получай удовольствие, девочка, но на всякий случай поглядывай на меня.

— Я с тебя глаз не спущу.

— Тоже ни к чему. Тебе должно быть весело и беззаботно, ты приехала танцевать и флиртовать, вот и займись этим. Вон на тебя уже смотрят те молодые болваны, давай помаши им ресничками — и помни все-таки, что мы на работе.

Вскоре заиграли вальс, к Катерине подошел молодой человек в военной форме, девушка кивнула с улыбкой, принимая приглашение, и вскоре уже кружилась, поворачивая голову то вправо, то влево, как учила когда-то Анна.

— Вы замечательно танцуете, — весело заметил ее кавалер. — Вы, должно быть, родственница невесты? Я — двоюродный брат жениха.

— Кузина с Винницы, — ответила Катерина, едва сдерживая смех.

То ли от тура вальса, то ли от восхищенного взгляда молодого человека, то ли оттого, что все действительно получалось очень легко, ее напряжение вдруг пропало, и улыбку уже не требовалось насильно удерживать на лице. Катерина с удивлением заметила, что, перешагнув порог этой блестящей бальной залы, она будто в самом деле стала красивой и легкомысленной кузиной невесты. Словно не было в ее жизни голодного и оборванного детства, не было убийства брата и поджога родного дома, не было приюта, краж, тюрьмы, нескольких месяцев черной, смертной тоски — все вдруг исчезло куда-то, как летучие пузырьки шампанского, которым угощал ее кавалер. Катерина выпила вроде бы совсем немного, но голова тут же начала кружиться, и девушка почувствовала первый признак опьянения: захотелось безудержно смеяться. «Ша, Катька, хватит», — сказала она себе так, как когда-то ей говорил Валет. — «Ты на деле, а не на малине».

Усевшись на бархатный пуфик, Катерина поискала глазами Грека, но найти его не успела: ее тут же пригласили на падеспань. Кавалером был широкоплечий темноволосый мужчина лет тридцати, с острым взглядом черных глаз, в прекрасно сидящем фраке, смотрящий на свою визави с явным вожделением. В его галстуке блестел невероятных размеров бриллиант, от которого Катерина едва смогла отвести взгляд. Чтобы скрыть свой интерес к галстучной булавке кавалера, Катерина принялась отчаянно кокетничать, на всякий случай не выходя из роли винницкой кузины:

— Ах, как вы чудно танцуете… Вы, верно, из военных? Только они так прелестно падеспанят… Почему вы улыбаетесь, я сказала чего-нибудь смешного?..

— О, что вы… Просто мне приятно ваше общество, — лучезарно улыбнулся брюнет. — Не очень хорошо получается, мадемуазель, мы танцуем уже целую минуту, а до сих пор не знакомы. Вы — родственница жениха?

— О нет, кузина невесты. Ах, что это?! — Проносящаяся мимо пара слегка задела ее, но Катерина покачнулась, словно невольно ухватившись за своего партнера, — и тут же почувствовала, как тяжелит ладонь холодный ограненный камень. Под ее пальцами, которые она тренировала без устали больше месяца, вынимая, по совету Грека, различные предметы из карманов висящих на плечиках пальто и брюк, булавка вышла из галстука легко и незаметно.

— Ой, как же неловко случилось, просю извинить… — пролепетала она, растерянно моргая и внутренне давясь от смеха. — Я больше не хочу танцевать, отведите меня к буфету, мне в себя прийтить надо… Ой, за ради бога, принесите мороженого, так жарко, так жарко…

Пока галантный кавалер выполнял просьбу дамы, Катерина спрятала галстучную булавку в сумочку. Настроение ее, и без того отличное, стало еще лучше: она не могла поверить, что ее первая «пальчиковая работа» прошла так великолепно. Катерина поела мороженого, станцевала контрданс и мазурку, выпила еще полбокала шампанского, завела отчаянный флирт со старым одышливым господином, называвшим ее «непревзойденная мадмазэль», и, не отходя от него, совершила еще одну операцию. Упускать случай было грешно: внушительного вида матрону в бархатном туалете нечаянно облили вином. Почтенная особа, сокрушаясь о безнадежно испорченном платье, раскудахталась на весь зал так, что не заметила, как юная девица, вежливо помогающая ей промокнуть салфеткой пятно и прикрыть его бархатными складками, расстегнула на ее запястье золотой браслет. Тот блестящей змейкой утек в перчатку Катерины. Вряд ли вещица была дорогая, но юная воровка стянула ее, во-первых, для практики, во-вторых, не желая упускать удачного момента, в-третьих, просто из озорства.

Грек не появлялся. В начале вечера Катерина еще могла увидеть его черную набрильянтиненную голову в том углу, где мужчины вели неспешный разговор о торговых делах, ценах на овес и акцизных сборах на таможне, потом вор с кем-то танцевал, пил вино у буфета, не замечая взгляда Катерины, и вдруг — исчез. Сначала Катерина не беспокоилась о нем, флиртуя напропалую с собравшимися возле нее молодыми людьми, затем понемногу стала волноваться. Было уже довольно поздно, за окнами стемнело, воздух в зале загустел, запах потом, вином и разнообразными дамскими духами, смешавшимися в крепкий, удушливый аромат. Мужские голоса зазвучали громче, увереннее: сказывалось выпитое. Катерина, с трудом вырвавшись из кольца кавалеров, не спеша, с улыбкой начала прохаживаться по зале, украдкой поглядывая по сторонам. Может быть, Грек бросил ее тут одну? Но зачем?.. Она уже была всерьез готова уйти с вечера, но в это время из соседней комнаты, где за зелеными столами шла игра в вист и клубились синие пласты сигарного дыма, раздался громкий и удивленный возглас:

— Позвольте, что вы делаете, сударь?!

Еще ничего не поняв, но сразу почуяв неладное, Катерина подошла к полуоткрытой двери. И тут же увидела Грека.

Он стоял не двигаясь, небрежно сцепив руки за спиной, надменно приподняв подбородок, и с невероятным презрением смотрел на маленького толстячка в шевиотовой паре, которому, чтобы заглянуть в лицо вора, приходилось вытягиваться и вставать на цыпочки. Вокруг столпились повскакивавшие из-за столов игроки, все смотрели почему-то вниз, под ноги Грека, и Катерина должна была подойти почти вплотную к нему, чтобы увидеть лежащий на паркете золотой портсигар с выложенным бриллиантами вензелем.

Вор по-прежнему молчал, словно обратившись в статую, судя по позе, коронованной особы. А толстячок кипятился так, что его высокий звонкий фальцет срывался на визг:

— Господа, господа, мне ничуть не почудилось! И я не пьян! Разве можно быть пьяным от двух бокалов хересу?! Я очень отчетливо чувствовал, как мне лезут в карман! Во внутренний, в сюртуке! Я всегда