— Зря проездили, ваша милость? — пряча за пазуху деньги, спросил извозчик. — Не нашли кого хотели?

— Нет, — помолчав, ответил Владимир. — Что ж… будем надеяться, еще повезет.

— Ежели занадоблюсь — так у вокзала завсегда меня сыщете! Оченно приятно с вами дело иметь было!

— И мне с тобой так же. Будь здоров. — Владимир подошел к запертой калитке, стукнул в нее, сказал несколько негромких слов отворившему дворнику и, махнув на прощание рукой извозчику, исчез в темном дворе. Мишка вздохнул и хлестнул сивку.

Войдя во двор, Владимир не пошел к освещенному голубыми фонарями парадному, а свернул на узкую, едва заметную, засыпанную палым листом дорожку, ведущую к черному ходу. Толкнув низкую дверь, молодой человек пересек темные сени и очутился на кухне графини Грешневой, где плавали облака пара, пахло пирогами и гремели котелки.

— Здравствуй, Фекла! Бог в помощь! — поздоровался пришедший.

Кухарка — еще молодая баба с плотно сбитой фигурой в заляпанной суконной юбке и распахнутой на груди нанковой рубахе — тяжело бухнула на стол исходящую паром кастрюлю и, вытирая запястьем пот с лица, сощурившись, глянула на гостя. И тут же ее красное, лоснящееся, щекастое лицо расплылось в улыбке:

— Ой! Никак господин Черменский? Владимир Дмитрич пожаловали?! Ой, и сколько ж вас не было-то?! С весны, поди, не показывались? И не совестно так долго не захаживать?

— Дела, Фекла… Я ненадолго. Вижу, вижу, что тебе не до меня. Мне только надобно спросить…

Но Фекла снова перебила его:

— А Северьян Дмитрич где ж? Или вы его на улице оставили?

По лицу Владимира пробежала тень. Кухарка заметила это и растерянно всплеснула руками:

— Неужто вы без него нонеча? Вот первый раз такое вижу!

— Да, Фекла… — вздохнул Владимир. — Я, собственно, потому и пришел, думал — может, он у тебя.

— Ка-а-ак же… — расстроенно протянула кухарка. — Уж давным-давно своим вниманьем не радовали… Как и вас, с весны не видела. Так что же, ушёдши они от вас? Вот уж ни в жисть бы не подумала…

— И я тоже, — невесело усмехнулся Владимир. Фекла покачала головой и собралась было еще что-то сказать, но в это время, скрипнув, открылась дверь.

— Фекла, ну сколько же можно, почему не подают… — мягкий и спокойный голос вдруг оборвался на полуслове. На пороге кухни стояла графиня Анна Грешнева, молодая женщина двадцати шести лет.

Владимир невольно шагнул к дверям, в тень, но хозяйка, заметив это движение, повернулась… и всплеснула руками:

— Господин Черменский? Володя? Владимир Дмитрич?! Боже правый, какими судьбами?! Сколько лет, сколько зим?!

— Всего лишь полгода, Анна Николаевна, — сдержанно ответствовал Черменский, выходя из темноты и целуя протянутую руку хозяйки дома. — Право, у меня в мыслях не было вас беспокоить, но…

— Да как же вам не совестно, Владимир Дмитрич?! — возмутилась графиня. — Моя кухарка, оказывается, имеет больше прав на ваше внимание, чем я… Вы в Москве! И не зашли! Да это же с вашей стороны просто… Я слов не нахожу для оценки такого поведения!

— Анна Николаевна, слово чести, я не рассчитывал… — Черменский был непритворно смущен. — У вас ведь гости, а к Фекле я по делу…

— Ну и что?! Вы, мой старый знакомый, мой друг, мой… Тем более что уже почти никого и не осталось, все разъехались! Владимир, клянусь, если вы сейчас уйдете, я прерву наше знакомство и откажу вам от дома! Раз и навсегда!

— Помилосердствуйте… Я иду. Фекла, сделай милость, сунь куда-нибудь… — Черменский протянул кухарке пальто. Фекла машинально приняла его, вздохнула, всхлипнула, вытерла нос разрезанным ррукавом и деловито вытащила из воротника своей рубашки вколотую в него иголку с ниткой.

В этот вечер графиня Грешнева, «московская Нинон де Ланкло», как всегда, устраивала приемный вторник, и большая гостиная с диванами и креслами из зеленого бархата была полна мужчин из самых известных семей Москвы и Петербурга. Дамы из тех же семей здесь не появлялись никогда. Графиня Анна Грешнева, несмотря на свой действительный титул и фамилию, записанную в Дворянской книге, не была принята в свете. Очень темной оказалась история ее семьи, очень загадочной — смерть родителей, блестящего генерала Грешнева и пленной черкешенки, с которой генерал не был обвенчан, хотя они прожили вместе двенадцать лет. Впрочем, рожденных черкешенкой детей — сына и трех дочерей — генерал признал законными, дал им свое имя и титул, успел определить старшую дочь Анну в Смольный институт, а сына — в Пажеский корпус в Петербурге. Но несколько лет спустя генерала нашли зарезанным в собственной спальне, а еще через два дня из реки выловили тело его невенчаной жены. Все сошлись на том, что черкешенка, за двенадцать лет жизни с Грешневым так и не смирившаяся со своей долей, зарезала мужа и утопилась сама.

Огромным имением, состоянием и осиротевшими детьми занялся опекун, дальний родственник семьи. В Москве поговаривали, что именно он и обесчестил старшую девицу Грешневу, едва та покинула стены Смольного. После смерти старика опекуна Анна стала официальной содержанкой его сына. Вместе с Петром Ахичевским она показывалась в театре, кафешантанах, ресторанах, эту блестящую и красивую пару знала вся Москва, мужчины откровенно завидовали, женщины втихомолку негодовали. На деньги любовника Анна кое-как содержала приходящее в упадок имение и сестер, тогда еще совсем девочек. Брат Сергей, отставной армейский капитан, напропалую играл, пил с мужиками в кабаке водку и ни о чем не хотел думать. За несколько лет приданое младших сестер было пущено по ветру, имение разорилось, девочки Грешневы бегали в рваных платьях, сами шили белье на продажу, копались в огороде, бродили по окрестным лесам в поисках грибов и ягод и готовились идти в монастырь: без денег, без приданого, с сестрицей-куртизанкой о приличной партии не стоило и мечтать.

Четыре года назад грянула беда: родовой дом Грешневых под Юхновом сгорел. В пожаре погиб Сергей. Сразу стало известно, что это младшая из сестер, Катерина, заперла пьяного брата в доме и сама подожгла имение. В тот же день средняя сестра, Софья, исчезла из Грешневки. Ходили слухи, что накануне своей гибели Сергей продал родную сестру проезжему купцу за несколько тысяч в уплату карточного долга, и та, помешавшись от отчаяния, утопилась в Угре. Катерина отомстила за Софью, заживо спалив пьяного брата. По Москве ходили домыслы и россказни один другого страшнее. Они возобновились с новой силой несколько месяцев спустя, когда пятнадцатилетняя Катерина Грешнева сбежала из приюта, куда ее из уважения к покойному отцу-генералу поместили вместо тюрьмы, со значительной суммой казенных денег. Больше о девушке никто ничего не слышал.

Той же весной Анна рассталась со своим любовником: того ждала выгодная женитьба. А через несколько месяцев в Москве вошли в моду вторники графини Грешневой, на которые приглашались одни мужчины. На этих вечерах присутствовали «кузины» хозяйки: юные хорошенькие девушки, способные поддержать светскую беседу, понимающие по-французски, умевшие сыграть на рояле или гитаре, спеть и украсить таким образом мужское общество. Девушек оказывалось неизменно шесть, но состав очаровательной группки постоянно менялся: спрос на «кузин» графини Грешневой в столице был колоссальным, девицы уходили из дома Анны в содержанки, в камелии, а двоим даже удалось сделать блестящие партии, выйдя замуж за границу. Для того чтобы забрать «кузину» из дома Грешневой, требовалось согласие самой барышни, разрешение хозяйки и значительная сумма денег, раздобыть которую мог далеко не каждый. Откуда брались столь очаровательные девушки у графини, никто не знал: доверенного лица Анна Грешнева не имела. Также не было у нее и официального любовника, хотя добивались этой чести многие: графине исполнилось всего двадцать шесть, она была красива, умна и свободна.

Когда хозяйка и Черменский вошли в гостиную, часы показывали уже заполночь. Шум поутих, почти все гости распрощались и уехали, девушки тоже исчезли, в зеленой гостиной остались лишь двое мужчин, которые, устроившись в диванном уголке с бокалами вина, вели негромкий разговор.

— Вот, господа, позвольте вам представить моего доброго знакомого… — начала Анна.