Канченджанге, а эта последняя, видимо, свергнута с трона горой Эверест. Эта гора возносится над всеми своими соперниками. И все же, как говорят китайцы, горы Куньлунь, к которым, по правде говоря, точные методы европейских геодезистов пока еще не применялись, — несколько превзойдут гору Эверест, и тогда уже не Гималаи станут обладателями самой высокой вершины нашего земного шара[138].

Однако в действительности эти измерения не смогут считаться математически точными, пока не наступит тот день, когда их получат барометрически и со всеми предосторожностями, каких требует это прямое решение. А как их получить, не доставив барометра на верхнюю точку этих почти недоступных пиков? До сих пор этого сделать не смогли[139] .

— Это сделают, — ответил капитан Худ, — как в один прекрасный день совершат путешествие на Южный полюс и на Северный!

— Вполне вероятно!

— Путешествие в самые дальние глубины океана!

— Несомненно!

— Путешествие к центру Земли!

— Браво, Худ!

— Будет сделано, как и другие, — добавил я.

— Даже путешествие на каждую из планет Солнечной системы! — отозвался капитан Худ.

— Нет, капитан, — ответил я, — человек — простой житель Земли не сумеет преодолеть ее границ! Но он сумеет проникнуть во все ее тайны.

— Это он сможет сделать! — подтвердил Банкс. — Все, что в пределах человеческих возможностей, должно быть и будет сделано. Потом, когда для человека не останется ничего не познанного о земном шаре, где он живет…

— Он исчезнет со сфероида, у которого нет больше тайн для него, — ответил капитан Худ.

— Нет, — заявил Банкс, — тогда он будет хозяином и заслужит лучшую участь. Но, друг Худ, поскольку мы в гималайской стране, я вам скажу, какое, между прочим, любопытное открытие вы можете сделать, это вас несомненно заинтересует.

— О чем речь, Банкс?

— В рассказах о своих путешествиях миссионер Гюк говорит о странном дереве, которое в Тибете называют «дерево десяти тысяч образов». Согласно легенде, Цзонхава, реформатор буддистской религии, превратился в дерево; несколько тысяч лет спустя то же самое постигло Филемона, Бавкиду[140] и Дафну[141]. Шевелюра Цзонхавы стала листвой священного дерева, а на листьях — миссионер уверяет, что видел своими глазами, — выступают тибетские буквы, отчетливо образованные их прожилками.

— Дерево с печатными листьями! — воскликнул я.

— И на них можно прочитать высказывания самой чистой морали, — ответил инженер.

— Стоит потрудиться, чтобы выяснить это, — сказал я смеясь.

— Вот и выясняйте, друзья мои, — ответил Банкс. — Если эти деревья существуют в южной части Тибета, они должны встречаться и выше, на южном склоне Гималаев. Так что во время ваших экскурсий ищите это… как бы сказать?.. Этот «цитатник»…

— Клянусь честью, нет! — ответил капитан Худ. — Я здесь для того, чтобы охотиться, и не намерен превращаться в скалолаза!

— Добрый друг! — возобновил свою речь Банкс. — Отважный человек, так хорошо берущий подъемы, как вы, прекрасно может совершить восхождение на горную цепь.

— Никогда! — воскликнул капитан.

— Почему же?

— Я отказался от всяких восхождений!

— С каких пор?

— С того дня, — отвечал капитан, — когда я, двадцать раз рискуя жизнью, сумел-таки подняться на вершину Врижеля, в королевстве Бутан. Утверждали, что никогда нога ни единого человеческого существа не коснется вершины этого пика! Это задело мое самолюбие. Наконец, преодолев тысячу опасностей, я с огромным трудом добираюсь до самого верха и что же вижу? На скале вырезано: «Дюран, дантист, четырнадцать, улица Комартен, Париж»! С тех пор я больше не лазаю по скалам!

Славный капитан! Надо, однако, признать, что, рассказывая нам об этой неудаче, Худ состроил такую милую гримасу, что невозможно было не рассмеяться от души.

Я несколько раз упомянул о «sanitarium» полуострова. Летом эти горные курорты охотно посещают рантье, чиновники, негоцианты Индии, изнемогающие от жары на равнине.

Первым среди таких курортов следует назвать Симлу, находящуюся на 31-й параллели восточнее от 75-го меридиана. Это действительно маленький уголок Швейцарии, с ее потоками, ручьями, шале[142], прелестно расположенными в тени кедров и сосен, в 2000 метров над уровнем моря.

После Симлы я бы назвал Дарджилинг с его белыми домами, над которым возвышается Канченджанга, в 500 километрах на север от Калькутты, на высоте в 2300 метров, около 86-го градуса долготы и 27-го градуса широты — восхитительное местоположение в лучшей из стран мира.

Существуют и другие курорты в разных точках Гималайской горной цепи.

Теперь к этим оздоровительным курортам, просто необходимым ввиду обжигающего климата Индии, следует добавить наш Паровой дом. Но он принадлежит только нам. Он располагает комфортом, присущим самым шикарным жилищам страны. Разместившись в прекрасном месте, в нем мы находим, наряду со всевозможным комфортом, покой, которого тщетно было бы искать в Симле или в Дарджилинге, где полным-полно англо-индийцев.

Место было выбрано с умом. Дорога, проходящая по нижней части горы, на этой высоте раздваивается, чтобы связать несколько разбросанных на западе и на востоке поселков. Ближайший из них находится на расстоянии в пять миль от Парового дома. Его населяет гостеприимное племя горцев. Они пасут коз и овец и обрабатывают плодородные поля пшеницы и ячменя.

С помощью персонала и под руководством Банкса нам потребовалось всего несколько часов, чтобы разбить лагерь, где мы должны были провести шесть или семь недель.

Один из отрогов хребта, отделившись от других своих капризных собратьев, которые подпирают огромный остов Гималаев, предоставил нам холмистое плато примерно в милю длиной и полмили шириной. Ковер зелени, покрывающий его, густой покров короткой травы с разбросанными по нему точками фиалок. Кусты древовидных рододендронов ростом с небольшие дубки чередуются с естественными клумбами камелий. Природа не нуждалась в тканях Исфахана или Смирны, чтобы создать этот разноцветный волшебный ковер из лучшего растительного материала. Нескольких тысяч семян, принесенных полуденным ветром на эту плодородную почву немного воды, немного солнца вполне хватило для изготовления мягкой и стойкой ткани.

С дюжину групп царственных деревьев растет на этом платой Можно сказать, что они как бы стихийно отпочковались от необъятного леса, покрывающего склоны отрога и поднимающегося на соседние хребты на высоту в 600 метров. Кедры, дубы, панданусы с длинными листьями, буки, клены смешаны там с банановыми деревьями, бамбуком, магнолиями, цератониями, японскими смоковницами. Некоторые из этих гигантов простирают свои верхние ветви выше чем на сто футов над землей. Кажется, что они расположились в этих краях специально, чтобы дать тень какому-нибудь лесному жилищу. Паровой дом явился очень кстати и дополнил пейзаж. Овальные крыши двух его пагод удачно сочетались с разнообразной листвой, жесткими и гнущимися ветвями, маленькими и хрупкими, как бабочки, крошечными листочками или листьями широкими и длинными, как полинезийские лопатообразные весла. Наш поезд скрылся в этой массе зелени и цветов. Ничто не выдавало стоянки передвижного дома, там стояло теперь оседлое жилище, слитое с землей и недвижимое.

Поток, серебристую струю которого можно было проследить на высоте многих тысяч футов, струился справа, по боковой стороне отрога, и устремлялся к естественному бассейну в тени чудесной рощи.

Когда этот водоем переполняется, вода из него ручьями растекается по лугу и шумным каскадом