мозгами, в чем разница между тобой и мной и почему ты живешь здесь, а я просто проезжаю мимо.

Джон направился в сторону города.

Даррелл проводил его взглядом и сплюнул.

– …твою мать!

Теперь это была уже не мольба – грязное, злое ругательство сорвалось с губ Джона.

Прогулка в город заняла минут двадцать. А может, под лучами нестерпимо палящего солнца только показалась такой долгой. В любом случае у Джона появилась возможность обдумать свое незавидное положение – удача явно отвернулась от него. Сложись все иначе, рулил бы он сейчас куда-нибудь в Сан- Диего или на Гавайи – как звали ту девчонку, которую он там трахнул? – а вовсе не обратно в Вегас.

Повезло еще, что жив. Вдвойне повезло, что удалось дотянуть до Харлина. Джон потер забинтованную руку. Шли дни, но она по-прежнему ныла. Впрочем, тревожила даже не сама рука, а скорее воспоминание о болевом шоке, затаившееся где-то в глубинах подсознанья. Закрывая глаза, он переживал все заново. Так, без двадцати одиннадцать. Час или около того уйдет на ремонт «мустанга». Есть время, чтобы перекусить и прийти в себя. Затем снова в дорогу, и через несколько часов он будет в Вегасе. Времени достаточно. Он намеревался добраться туда к концу дня, значит, у него в запасе не меньше двенадцати часов.

Времени достаточно, Джон, повторял он, словно пытаясь убедить себя в том, что это действительно так.

Мимо, подняв облако пыли и обдав Джона мелким гравием, пронеслись два мотоцикла. Он прикрыл лицо рукой, закашлялся и выругался вслед мотоциклистам. Слова утонули в грохоте моторов.

Стоп: вроде город или что-то похожее. Череда магазинов, почта/автостанция, стоянка грузовиков. Даже не верится. Хоть сплюнь через левое плечо, благо ветер в спину. Но впереди действительно автостоянка, и там есть пиво – вполне сгодится, чтобы эта сраная дыра не казалась совсем уж мерзкой. Джон провел языком по пересохшим губам и направился к…

– Эй ты!

Старик на обочине. Рваная одежда. Солнцезащитные очки. На лице, словно искусно вырезанные на дубленой коже, проступают морщины. Рядом лежит немецкая овчарка.

– Чего тебе надо, старик?

– Не называй меня так. Ты что, совсем никого не уважаешь?

– Чего тебе надо?

– Да всего ничего. Надо, чтоб ты сбегал через дорогу, вон к тому автомату и принес мне бутылочку газировки.

Старик показал пальцем в сторону автомата, стоявшего напротив почты/автостанции.

– А сам что, не можешь?

– Нет, черт возьми! Сам не могу. Я слепой, разве не видишь?

– Извини, я не…

– Что, по-твоему, я тут делаю в этих очках? Загораю, что ли?

– Не знаю. Думал, ты просто глаза от солнца предохраняешь.

– У меня нет глаз. Хочешь убедиться?

– Боже упаси!

– Я потерял их на Окинаве. Воевал там. Проливал свою кровь и лишился глаз, и все для того, чтобы ты мог стоять тут и смеяться надо мной.

– Я уже извинился.

– Не извиняйся. Лучше сбегай и принеси мне газировки, пока я не умер от жажды.

– У тебя есть мелочь?

– Мелочь? Ты хочешь, чтобы я дал тебе мелочь? Я сражался на войне и лишился там глаз для того, чтоб ты клянчил у меня мелочь?

– Забудь, старик.

– Я просил не называть меня так.

– Бог мой, ладно.

Шаря в карманах в поисках мелочи, Джон поплелся к автомату.

– Возьми мне «Доктор Пеппер»! – прокричал вдогонку старик. – «Пепси» не бери. Это подслащенная вода и ничего больше.

– Хорошо.

Два двадцатипятицентовика в щель. Автомат старый – бутылки с водой за боковой дверцей. Прихватив «Доктор Пеппер», Джон перешел на другую сторону улицы, направляясь к старику.

– Не забудь открыть. Я сам себе бутылки не открываю.

– О, господи!

Снова к автомату и обратно. Старик буквально вырвал бутылку из рук Джона. Сделав большой глоток, он остановился, чтобы перевести дыхание.

– Да, это то, что мне было нужно.

Он протянул бутылку Джону:

– Хочешь?

На горлышке бутылки повисла слюна.

– Перебьюсь.

Джон присел на корточки и погладил собаку.

– Дал бы лучше глоток своему псу. Вид у него какой-то нездоровый.

– Это потому, что он сдох.

Джон отпрянул назад, отскочив чуть ли не на середину улицы:

– Боже!

– Надеюсь, ты не успел его приласкать?

– Какого черта ты держишь здесь дохлого пса?

– Да он совсем недавно сдох. И что, по-твоему, мне с ним делать? Я не могу его никуда отнести. А забрать никто не хочет. Может, ты возьмешь?

– Еще чего, я пока в своем уме!

– Вот видишь. У меня нет выбора, потому он и лежит тут, рядом со мной. В любом случае его место здесь. Мы с Сидом, это мой пес, теперь уже, правда, не мой, короче, мы с Сидом были неразлучны с тех самых пор, как я вернулся с войны, потеряв глаза на Окинаве…

С каждым словом голос старика становился все тише, пока и вовсе не сошел на нет, будто доносился откуда-то издалека – едва различимый шепот в тысячах миль отсюда. Чуть ниже по улице, обхватив руками длинный неудобной формы пакет, по направлению к припаркованным автомобилям шла женщина. Она-то и приковала к себе внимание Джона, мгновенно вытеснив из его мира все остальное.

Длинные, цвета воронова крыла волосы, ниспадающие на матовые плечи. Инде… Абориг… – к черту эти условности, подумал Джон. Похожа на индеанку. Возможно, мексиканка. На руках, обхвативших пакет, проступают напряженные мышцы. Шорты плотно обтягивают упругую задницу. Сквозь белую тенниску просвечивают два темных соска. Да, сиськи, задница и все прочее. Десять тысяч лет эволюции воплотились в этой женщине. Даже если она и не была красивой, Джон со своего места не мог этого разглядеть.

Он пошел за ней.

Старик что-то говорил дохлому псу.

– Тебе не помочь, красотка? – как бы невзначай подкатил к ней Джон. Теперь он мог точно сказать, что она абориг… нет, индеанка и бесподобно хороша.

– Я иду к своей машине. – Она даже не удосужилась посмотреть в его сторону. Хладнокровие и сексуальность.

– Мне как раз по пути. – Джон метнул быстрый взгляд на ее задницу – вблизи еще лучше.

– Мама учила меня не принимать предложений от абсолютно незнакомых мужчин.

– И это правильно, только ведь ничего абсолютного нет – все относительно.

Она остановилась. Оглядела его. Медленно, не торопясь, будто время для нее ничего не значило.

Мягкая улыбка, дружелюбная, безобидная: