стране аэродинамическую трубу. Часть летних каникул прошла в плановой поездке по «Золотому кольцу» России. Я увидел Суздаль, Владимир, Москву, наконец. Серега даже в Америке потом побывал перед выпуском, но я к тому времени уже учился в другом месте.
В тот год, когда мы пришли, она только-только открылась, причем еще неофициально. Распахнуть двери учебного заведения без желающих в нем обучаться по закону было нельзя, а гарантировать получение государственных аттестатов можно было, только имея лицензию. Другое щекотливое обстоятельство состояло в том, что гимназию основала южнокорейская протестантская миссия, и поэтому, помимо обучения, в ней ставилась цель приучить нас к соответствующим религиозным традициям. Обеспеченных родителей такая картина отпугивала и набрать первых учеников оказалось непросто. Чтобы завлечь желающих пристроить своих чад, поток 1994 года, в качестве исключения, объявили полностью бесплатным, пообещав урегулировать к выпуску все формальности с Министерством образования. Результат не заставил себя ждать, и к началу октября сорок пять пацанов угодливо вышагивали строем, на радость основателю. Пастор пытался лично следить за становлением своего детища и даже поселился на чердаке учебного корпуса, в неприветливой комнатке с маленьким окошком под потолком, но по-русски он не понимал, показуха царила даже на уровне администрации, поэтому сложно сказать, имелось ли у него сколько-нибудь реальное представление о существующем положении дел. Большинство ребят, мягко говоря, плевать хотели на религию, нечасто проявляя даже элементарное мирское уважение. На фоне внешней праведности те, кто посильнее, били слабых, отбирали личные вещи, некоторые личности водку хлестали и даже план покуривали перед молитвами. Особенно больно вспоминать, когда во время проповеди пастор отворачивался, а ему за спиной факи показывали — все-таки он хотел для нас добра и немало его сделал. Наряду с этим беспрестанно велась внутренняя и «витринная» пропаганда, вещавшая, что мы — избранная Богом элита, будущие лидеры, президенты страны, и так далее. Было на редкость отвратительно. На следующий учебный год расхваливаемое и действительное разверзлось в моем сознании такой широкой пропастью, что в неё провалилось даже качественное образование, и у меня началась глубокая депрессия. Два раза я устраивал ночной побег домой, пытаясь выразить протест, но никаких основополагающих реформ это не повлекло. Директор — Юрий Владимирович — меня понимал, но ничего поделать не мог, так как сам был лишь пешкой, осуществлявшей большие планы религиозного начальства. После какой-то очередной выходки «братишек» я пришел к нему со слезами на глазах и дрожащим голосом уговорил меня отчислить. Спустя некоторое время, уже возвратившись в старую школу, где я учился до восьмого класса, у меня появилось намерение поступить в «грейсовскую» духовную семинарию, дабы после ее окончания распределиться оттуда в гимназию и с позиций накопленного опыта поправить там положение дел. Я даже приезжал по этому поводу на переговоры к Александре Петровне — переводчице пастора, но вскоре меня ослепил свет вспыхнувшего солнца Церкви Объединения и устремления переместились в другом направлении.
И, вот, теперь, спустя почти десятилетие, у меня появилась возможность предпринять то, что я не смог сделать тогда. «Дорога к счастью» казалась идеальным инструментом для этого. Поскольку моральный кодекс ЛРХ не призывал к следованию какой-то определенной религии в противовес христианской вере, которую прививала миссия «Грейс», и я не нашел в нем ничего, что противоречило бы протестантским принципам, распространение его идей, как я полагал, могло бы оказаться руководству гимназии только на руку. На обучение принимались мальчики, начиная с восьмого класса и, несмотря на навязчивое религиозное воспитание, лишь немногие по истечении четырех лет покидали ее стены, «воистину приняв сердцем Иисуса Христа». Таким образом, для одних «Дорога к счастью» смогла бы стать своего рода ступенькой для скорейшего поднятия к уровню библейских добродетелей и принятия соответствующей идеологии, а для других — альтернативой, дающей приемлемые понятия о хорошем и плохом, что способствовало бы искоренению многих конфликтов.
Я поделился своей идеей с Семеном и получил однозначное одобрение. За основу ее реализации мы взяли план, согласно которому я попробую добиться проведения лекций для восьмых классов в качестве эксперимента, а дальше, когда появятся первые результаты, расширить деятельность и на старшие — вплоть до выпускных. Я составил текст обращения к директору и около двух недель репетировал его с большим игрушечным медведем младшей сестры. Подготовившись к переговорам, я позвонил в пансионат «Красные зори», чтобы узнать в какое время лучше подъехать, но секретарь ответила, что интересующего меня учебного заведения здесь больше нет. Теперь оно располагается во Всеволожске, каком-то арендованном доме отдыха неподалеку от железнодорожной станции «Бернгардовка». Мне любезно продиктовали их нынешний телефон, и уже вахтерша перебравшейся на новое место гимназии назвала наиболее удачный день для моего визита. Я выгладил белую рубашку, откопал в родительском шкафу длинный серый плащ и хорошенько почистил ботинки, чтобы создать представительный образ начальника по контактам с публикой, которым квазиофициально нарек меня Семен.
В один из последних октябрьских дней я проснулся в шестом часу утра и отправился на Финляндский вокзал, повторяя про себя основные мысли разученного накануне обращения. Без четверти семь я прибыл в «Бернгардовку» и долго бродил в морозных потемках, пытаясь отыскать Христиновский проспект. Когда я уже стал подумывать о том, что заблудился, за деревьями впереди показались яркие огни какого-то большого объекта, явно выделяющегося среди остальных деревянных домиков. Я еще немного прошел по хрустящей заиндевелой траве, и моему взору открылись капитальные постройки в глубине большой огороженной территории с асфальтированными дорожками. Перед зданием стоял строй ребят, вяло размахивающих руками в ответ доносящимся командам ретивого воспитателя. «Ну слава Богу», — с облегчением вздохнул я, поймав себя на каком-то христианском подтексте внутреннего голоса. Миновав ворота, я нашел вход в здание и, сообщив на вахту о цели своего прибытия, сел на лавочку перед пустым гардеробом дожидаться директора. Иногда мимо проходили гимназисты, некоторые из которых даже здоровались со мною на «Вы». Это было очень необычно, но, что поделать, статус того требовал и я важно отвечал им легким кивком. Вскоре раздался шум подъехавшего автобуса, захлопали входные двери, и из-за угла донесся топот отряхиваемых сапог, перемешивающийся с оживленным говором учителей. Через несколько минут я увидел энергичную рыжеволосую женщину приятной внешности и почему-то сразу подумал, что это и есть нынешний руководитель (Юрий Владимирович уволился еще при первом потоке). Она перекинулась парой фраз с вахтершей и, обернувшись, посмотрела в мою сторону. Я встал и подошел к ней. Женщина действительно оказалась директором гимназии «Грейс» — Любовью Михайловной. Она попросила меня подождать, поскольку у них начинался какой-то сбор, а по его завершении обещала, что сразу меня примет. Я сел обратно на скамеечку, отметив полное изменение преподавательского состава, поскольку до сих пор не увидел ни одного знакомого лица. Как раз в этот момент и появилась Людмила Владимировна.
Она преподавала нам химию и еще в ту пору имела звание Заслуженного учителя России. Кроме того, возглавляла постановки спектаклей, возложив на меня почетные обязанности помощника режиссера. Когда у актера не выходила роль, Людмила Владимировна просила показать, как это нужно делать, поскольку, вроде бы, у меня это частенько получалось. Однако, если не считать несыгранную Тень в год, когда я ушел, больших ролей мне самому так и не досталось — в «Маленьком принце» Экзюпери я играл географа, а в Филатовском «Сказе про Федота-стрельца» — глашатая. Впрочем, может оно и к лучшему — в последний раз я забыл слова посреди представления, и Людмиле Владимировне пришлось чуть ли не орать их мне из- за кулис. Несмотря на то, что я ненавидел химию, я обожал Людмилу Владимировну и сильно ревновал ее к двум ребятам из Душанбе, водившихся, на мой взгляд, у нее в любимчиках. Они были старше всех на два года и, умело злоупотребляя приемами таэквон-до, подавляли любые несогласия со своими прихотями.
Людмила Владимировна сразу меня узнала, назвав по имени, хотя с того раза, когда мы виделись в последний раз, прошло, без малого, восемь лет. Она спросила, как мои дела, с чем пожаловал, на что я гордо заявил о себе, как о представителе международного благотворительного фонда (говорить, что до сих пор так и не получил среднего образования, я не стал). Людмила Владимировна тоже поделилась своим повышением на какую-то административную должность и сказала, что, если надумаю, то могу зайти к ней в кабинет побеседовать. Тут пробежала Любовь Михайловна с Библией в руках и, запустив вперед последних учителей, включая Людмилу Владимировну, закрыла за собой тяжелую дверь в зал, откуда сразу стали доноситься молитвы и громкие песнопения.
Я решил немного осмотреться и, пройдя мимо центрального входа, зашел в длинный чистенький
