я даю вам больше, чем забираю, ибо у меня ничего нет, кроме этой рваной и грязной одежды. Дни холодной пищи[9] у меня длятся уже месяцы. Лепешка, рыбка и лягушка помогут мне продлить жизнь еще на сутки и попасть в храм. Клянусь, я отплачу добром за вашу снисходительность. Когда вырасту, никто не сумеет сравниться со мной в щедрости даров!

Спрятавшись тут же, неподалеку, чтобы кто-нибудь из ребят не увидел и не отобрал еду, То долго, крохотными кусочками, ест добычу. Затем незаметно, тихохонько подкрадывается к костру, который зажгли несколько юношей. Невежи, они и не подозревают, что выказали неуважение к храму, и теперь их не допустят в его пределы!

Ночная прохлада отнимает много сил, надо погреться у огня, если не прогонят. А может удастся немного поспать. Перед рассветом, когда костер затухнет, Хуа То сам пробудится от холода — и это очень хорошо, надо будет быстрей уйти от кострища, пока монахи не заметили, как он нежится. Вот так лютого врага — холод — можно превратить в сообщника.

То, робко, как мышка, стараясь не привлечь внимания, прячась за спины юношей, готовый отскочить, увернуться от удара или плевка, прокрадывается поближе к теплу. Это единственное время, когда он испытывает нечто вроде довольства. В желудке приятная, хоть и маленькая, тяжесть. Телу тепло. Интересно послушать разговоры старших ребят. Да еще впереди ждет несколько часов сна. Он сжимается в клубочек и затихает. Один из юношей рассказывает про «зеленый терем» — обиталище гетер и веселую историю о похождениях с хакками — лодочными проститутками. Другие сопровождают ее сочными комментариями. Воздух содрогается от взрывов смеха.

Ах, неосторожные глупые юнцы, никогда не пройти вам ворот Шаолиня, качает головой маленький То, хитренький, как старый лис-оборотень. В последний раз навостряет ушки — не слышно ли чего подозрительного. И быстро засыпает, с тоской вспомнив свой фарфоровый изголовник.[10] Ему снится, что он, выучившись в обители и став непобедимым, убивает злого Черного Дракона и вытаскивает из-под нижней челюсти чудовища волшебную жемчужину, исполняющую желания…

Когда заря окрасила небо в императорский фиолетовый цвет, который дозволено носить только Сынам Неба, мальчик уже сидел лицом к храму и предавался медитации.[11] До рассвета он успел сбегать и напиться из ручейка, что течет вниз по холму.

Заканчивается последняя стража,[12] когда маленький жрец снова появляется на балконе и жестом подзывает мальчиков и подростков. Как покупатель фруктов на рынке, наставник оценивает ребят взглядом и указывает на них пальцем. Хуа То он пропускает, у того замирает дыхание, по палец возвращается, нацеливается на него, на миг останавливается — и движется дальше. Мальчик стоит, едва дыша. Рука священника делает еще несколько десятков движений, потом наставник выпрямляется. Хуа То вдруг в наступившей тишине слышит свист: он и не заметил, как усилился ветер.

— Идите сюда те, кого я указал! — приказывает монах.

Хуа То продирается через толпу к подножию белых, сверкающих на солнце стен. Вместе с ним пробираются вперед еще с полсотни мальчишек.

— Болтуны, распутники и сони здесь не нужны!

Хуа То не оборачивается, чтобы посмотреть на неудачников. Он впивается взглядом в жреца, который торжественно кланяется оставшимся:

— Вы прождали целое время года.[13] Потерпите еще…

Монах поворачивается и удаляется в глубь храма.

Несколько ребят что-то бормочут, Хуа То хранит молчание. Ему интересно узнать, что ожидание длилось половину лунного месяца. С таким же успехом это могли быть и века. Ну ладно. Он будет ждать еще. Ему просто некуда больше идти.

Начинается дождь. Хуа То встает, как бы приветствуя его, и кланяется храму в знак уважения. Дождь — не просто вода с неба, это испытание на стойкость. Может, его послали монахи?

Крупные капли барабанят по телу. Другие ребята ищут укрытия под кронами деревьев вдали от стен, жалостно сжимаются клубочком под своими накидками. Они не понимают, что должны не замечать непогоду.

Водяные колодцы Лун-вана, дракона-бога грома и дождя, иссякают, солнце снова начинает поджаривать огромную сковородку-землю. Только что дрожавший от холода То согревается, тело начинает иссушаться жарой. Голова кружится от перегрева, боль выковыривает в коже маленькие комочки. Хуа То садится в позу медитации. Если сидеть в ней достаточно долго и ни о чем не думать, легче переносить ожидание и телесные муки.

Под вечер становится прохладнее. Десятка два мальчишек играют: кто в камешки, кто в пальцы. Юноши азартно играют в саньшилюцзи.[14] Хуа То не обращает на них внимания. Остальные, как и он сам, сидят у стен, погруженные в себя, изолированные от мира.

Внезапно ворота распахиваются, появляется жрец. Мальчишки поспешно встают и кланяются. Игроки на мгновение не замечают, что происходит, затем тоже вскакивают и склоняют головы. Монах мягко, добрым тоном, но твердо произносит:

— Азартные и непочтительные, идите домой.

Поворачиваясь к остальным, он продолжает:

— А вы следуйте за мной.

Понурые игроки уходят. Хуа То смотрит на них, испытывая слабое чувство жалости. Но один взгляд на удаляющегося наставника — и мальчик обо всем забывает. Маленький священник знает, что делает. Для него вынужденная суровость так же тяжела, как для тех, кто долго прождал впустую. Огромную ответственность взял он на свои плечи — бремя выбора достойнейших.

Ребята идут во двор. То, догнав остальных, сбоку искоса рассматривает монаха. Вблизи тот кажется одновременно и старше, и моложе, чем выглядел издали. Лицо без морщин, серьезное. В глазах — глубина знаний, человек может утонуть, погрузившись в их колодцы.

Когда за Хуа То захлопываются створки вожделенных ворот, мальчик к своему разочарованию обнаруживает, что двор еще не храм. Приказ монаха оставаться здесь, ждать послушников и повиноваться им подтверждает его догадку: главные испытания грядут. Эйии-я![15]

Еще день и ночь — но теперь, перед самым экзаменом, время влачится медленно, как улитка. На рассвете мимо сбившихся в кучку ребят (их осталось всего десятка три) не спеша шествует маленький жрец. Наиболее нетерпеливые кидаются к нему — их тут же выпроваживают.

В начале часа Змеи[16] выходит послушник и вручает каждому сухарь и небольшую чашку без донышка. При виде еды у То текут слюнки, он уже собирается наброситься на сухарь, как это делают десятка два мальчишек. Однако дырка в чашке вызывает у него смутные подозрения, он решает подождать.

Через полстражи появляется тот же послушник с чаном жидкой рисовой каши, которую он большим половником разливает по чашкам. Хуа То осеняет, он первым закрывает дырку хлебом и ловит на себе одобрительный взгляд послушника. Те, кто не съел свои сухари, следуют его примеру. Недогадливых и не умеющих терпеть голод прогоняют.

Подождав, пока дюжина оставшихся мальчишек закончит есть, послушник забирает посуду и спрашивает:

— В дар храму принесли несколько белых кроликов. Их надо зарезать, освежевать и поджарить. Кто из вас пойдет со мной на кухню и поможет? Ты? — обращается он к Хуа То.

Мальчик отрицательно качает головой.

— Наставник велел, чтобы вы беспрекословно подчинялись мне, иначе вас изгонят из обители! — сердится послушник.

— Простите, уважаемый, я сделаю для вас все, что угодно, но только не это, — низко кланяется ему Хуа То.

Напуганные угрозами, пятеро ребят отправляются за послушником, шестеро остаются с Хуа То. Он спокоен внутри: человек, способный убить белого кролика, никогда не станет монахом Шаолиня. И действительно, вместо кухни пятерку ребят отводят за ворота. Затем послушник возвращается.

— Вы прошли основные испытания. Ваша стойкость и благоразумие заслуживают награды. Каждому из