В октябре Дина заболела. Она часто трясла головой и повизгивала со стоном. Ее осмотрел врач ветслужбы питомника Кирилл Иванович Мелузов и обнаружил опухоль в раковине правого уха.

— Рак, — сказал тихо.

Дина очень страдала, а мы не в силах были ей помочь. Несколько раз вместе с Кириллом Ивановичем возили ее в клинику Ветеринарного института на Московском проспекте, 112, только и там не могли ничего сделать.

Мне было жаль мою Дину. Она чувствовала свою близкую смерть. Широким, теплым, влажным языком лизала мои руки, как обреченная, глядя на меня своими умными, красивыми, но уже потускневшими глазами, из которых текли слезы. Она перестала принимать пищу, слабея день ото дня. От страшной боли стонала, как человек, и тихо скулила. До слез больно было смотреть на это. Чтобы прекратить ее дальнейшие мучения, Мелузов ввел ей сильный яд, и она скончалась на моих руках.

Потеря Дины стала для меня тяжелым ударом. Видя мое состояние, начальник питомника Никифор Федорович Горбачев предложил мне написать рапорт на очередной отпуск. Труп Дины отправили как казенное имущество на ветеринарной машине-труповозе в «Освенцим» — Митрофаньевское шоссе, 29, где находился «Утильзавод».

Перед отпуском я устроил поминки, пригласив проводников-кинологов Алексея Яковлева и Михаила Воробьева. Сел с нами за стол и Алексей Ланцов. Был еще кто-то, но теперь уже не могу припомнить.

За многие годы работы и дружбы с собаками я убедился, что судьба их во многом сходна с человеческой. Находясь всю жизнь рядом с людьми, собака как бы очеловечивается. А некоторые из них настолько умны, что имеют лишь один недостаток — не говорят. Поэтому, как практик, я не согласен с академиком Павловым, который совершенно не допускал способности собаки к мышлению. Некоторые действия собак подводят к выводу, что они вполне разумны. Собака чувствует и понимает, кто ее любит, кто к ней безразличен, кто из людей ее не любит или боится. Собака может хитрить, капризничать, скучать, страдать, притворяться, делать запасы продуктов, звать куда-либо, плакать со слезами, звать на помощь, жаловаться, ревновать. Она хорошо читает ауру человека, очень чутко воспринимает интонацию его голоса, его мимику. Она может, наконец, прислушиваться к музыке, которая ей нравится, может радоваться, грустить, ожидать, играть с любимой игрушкой, дразнить.

Мы говорим: сколько людей, столько и характеров. То же и у собак. У опытного дрессировщика Алексея Яковлева, которого я пригласил на поминки Дины, была СРС по кличке Кир. Так вот этот Кир в период ученичества отказывался брать зубами металлические предметы. Показывал, стало быть, характер. На занятиях же у нас использовались винтовочные обрезы, изъятые в разные годы у бандитов. Они применялись для приучения молодых собак к звукам выстрелов. Обычно стреляли холостыми. Сначала на большом удалении от СРС, но с каждым днем стреляющий подходил все ближе и ближе к тренировочной площадке. И, наконец, наступал момент, когда выстрел звучал уже над самым ухом Кира. С этим «ученик» довольно скоро примирился.

Но по программе предстояло еще отыскать спрятанный обрез и принести проводнику. Этого Кир не хотел делать ни за какие лакомства. Тогда Яковлев придумал обматывать обрез винтовки тканью или бумагой. Дело пошло на «троечку». Ведь в реальных условиях никто не будет специально для Кира упаковывать орудие преступления. Яковлев на каждом новом занятии начал уменьшать обвязку обреза, пока она не стала чисто символической — только бечевка или узенькая полоска ткани. И Кир умудрялся брать зубами только за эту бечевку или за колечко материи. Но терпение проводника все же победило. Кир в конце концов, переломив свой характер, отыскивал любой металлический вещдок и тут же приносил его Яковлеву.

Итак, Кир подружился с металлом. А у кинолога появилась еще она проблема. При поиске стреляной гильзы, Кир брал ее зубами, оставляя следы. Это могло помешать и затруднить научно-техническому отделу проведение баллистической экспертизы. И Яковлев потратил немало времени, чтобы убедить Кира: не всякий металл следует хватать зубами. В итоге он приучил его поступать так, как поступают все опытные СРС, то есть при обнаружении именно гильзы садиться возле нее и подавать сигналы лаем, как при команде «Голос!»

Поминая Дину, мы говорили и о других наших четвероногих помощниках. У второго моего гостя, не менее опытного кинолога, Михаила Воробьева, была СРС по кличке Мухтар (отсюда и появился Мухтар в известной повести писателя Израиля Меттера). Примечательной особенностью Мухтара была его нелюбовь к паркетным полам, покрытым бесцветным лаком. Он помнил, как еще в щенячьем возрасте у него разъезжались лапы на блестящей и очень скользкой поверхности. Поэтому Мухтар, ставший уже опытной служебно-розыскной собакой, задержавший десятки опасных преступников, ходил по такому полу с крайней осторожностью, пригибая спину и подгибая под себя лапы.

Ланцова на Динины поминки я не приглашал. Пришел он без приглашения, но не выгонишь же человека, раз явился с соболезнованием… У нас в питомнике СРС он появился после службы в охране Ленинградского мясокомбината, что на Московском шоссе, 13. Невысокого роста, русый, с белесыми глазами, вертлявый и ужасно голосистый. Любил выпить сверх всякой меры, но у него была где-то в горкоме или обкоме партии большая «мохнатая лапа», перед которой пасовал даже начальник Управления милиции Ленинграда комиссар милиции И. В. Соловьев. Наш Горби, как бы сейчас сказали, или начальник питомника СРС Никифор Федорович Горбачев, будучи человеком наблюдательным и неплохим психологом, при первой же встрече понял, что принимать Ланцова нельзя. По лицу было видно. Но «телефонное право» действовало тогда в полную силу, и Ланцов стал кинологом.

Коллеги его недолюбливали, в том числе и я. Была у Ланцова СРС по кличке Даго, светлой масти, с длинным туловищем, на коротких крепких лапах. Досталась ему готовенькой — в наследство от кинолога, ушедшего в отставку из-за фронтовых ранений. Даго был очень злобным и хорошо ходил по следу.

Как-то Ланцов тренировал его у разборного дощатого препятствия. Даго не слишком удачно преодолел его. Не долго думая, Ланцов дал ему сапогом пинка под зад, не заметив, что в это время подошел ветврач и стал свидетелем такого «прогрессивного» метода дрессировки. «Ланцов! — крикнул Мелузов грозно. — Еще раз увижу, как ты, скобарь, бьешь ногой собаку, вобью тебя самого колом и землю, по- скобарски!» Когда Ланцов явился в питомник полупьяным, его отстранили от службы и послали домой — досыпать и приходить в себя. Было после и коллективное разбирательство, где на первый раз ему простили этот грех. Затем случилась «театральная история», похожая на анекдот.

Даго, работая по следу, нашел два билета в театр и, естественно, передал их проводнику. Ланцов решил подзаработать и продал билеты у входа в театр. На его несчастье потерпевший помнил номера мест. Купившие билеты у Ланцова были задержаны оперработниками и тут же назвали продавца. За такую нечистоплотность наш Горби твердо решил избавиться от Ланцова. Но вновь сработала мощная «лапа» и опять все закончилось проработкой на собрании проводников-кинологов, где ему объявили выговор, хотя, по-моему, надо было объявить благодарность Даго…

Однако в третий раз он «спекся» окончательно. Прибыв первым по вызову на крупную квартирную кражу, Ланцов потолкался по комнатам, заглянул во все закоулки и, когда приехала опергруппа, заявил старшему:

— Первоначальная обстановка нарушена. Применить Даго не могу.

Эх, если бы Даго мог заговорить… Но чудо все же произошло. Едва Ланцов произнес эти слова, как в кармане его брюк что-то пронзительно и громко зазвенело.

— А ну, покажи, что у тебя там? — попросил капитан.

Рядом стояли хозяева ограбленной квартиры.

— Смелее, смелее! — приказал капитан.

Пришлось вытащить маленький изящный будильник иностранного производства.

— Да что тут такого… — оправдывался Ланцов. — Когда шел сюда, на лестнице он валялся. Вот и поднял.

— Ложь! — заявил хозяин квартиры. — До вашего приезда часы стояли на полке книжного шкафа.