видят воочию, как легко теряет голову это человечество и как легко может уничтожить его пылинка бесконечности. Мудрецы безумеют, глупцы со страху начинают одурманивать себя: поглощают неимоверное количество алкоголя, морфия и хлоралгидрата. Происходит вполне естественная реакция: люди, которые год назад превозносили могущество науки, ныне с презрением отвергают ее, проклиная просвещение и завидуя неучам. Огромным успехом пользуется брошюра, в которой некий сумасшедший заявляет, что астрономия — это жульничество, а небесные тела — всего лишь искры, неспособные повредить земле, даже если бы все они свалились на нее разом. Откапываются пророчества о конце света, и ученые мужи успокаивают народ: в этом году, мол, нам ничто не угрожает, ибо, согласно талмуду, еще не прошло шести тысяч лет от сотворения мира. Появляется особый род безумия — страсть к путешествиям. Миллионы обеспеченных людей лихорадочно и бесцельно мечутся по белу свету в поисках безопасного места. Но где бы они ни остановились, у моря или в горах, везде им светит грозная звезда, более яркая, чем Юпитер. В начале декабря тревога, царящая среди просвещенных классов, передается народу. Но боится мужик или нет, он все так же должен молотить хлеб, колоть дрова, готовить пищу и ходить за скотиной. А если у него остается время, он идет вместе с другими в церковь или к статуе святого и молится. С детства он знает и верит, что когда-нибудь настанет конец света, и вот, когда этот час уже близок, простые люди страшатся не гибели, а суда. Поэтому народом владеет скорбь, он становится все набожней, почти исчезают преступления. Чтобы спасти душу, люди перестают пить и буянить, а красть им тоже не надо, так как соседи побогаче делятся с ними излишками. Среди общего смятения спокойствие сохраняют только солдат и сестра милосердия. Солдат знает, что его долг — мужественно встретить смерть, а сестре милосердия, посвятившей себя богу, некогда думать о себе, она должна облегчать чужие страдания, которые день ото дня становятся ужасней.

Дембицкий перевел дух и отпил чаю из чашки, которую пододвинула ему Ада.

— Теперь представим себе, — продолжал старик, — гористый край на северном полушарии, возвышающийся над уровнем моря примерно на километр и удаленный от моря на несколько сот миль. Допустим, что над этим счастливым краем метеор или комета пересечет земную орбиту ночью. Что же увидят тамошние жители? В середине декабря, часов около восьми вечера, на востоке, в созвездии Рака, появится светлый диск, похожий на полную луну, только побольше. У этой необычной луны обнаружатся удивительные свойства. Наблюдателям прежде всего покажется, что она не движется вместе с небосводом, а как бы застыла невысоко над восточным горизонтом, пока позади нее проходят созвездия Рака, Льва и, наконец, Девы. Но этот неподвижный диск будет очень быстро расти. К девяти часам его диаметр увеличится в два раза, к десяти — в четыре раза, а в полночь он в восемь раз превысит диаметр полной луны. В этот час диск будет так велик, что он составил бы пятьдесят или шестьдесят полных лун, если бы одновременно с его увеличением не происходила быстрая смена фаз. Новая луна, достигнув к восьми часам полнолуния, к девяти станет уже неполной, а к двенадцати будет видна лишь ее четверть. В этой фазе половина новой луны была бы равна двадцати или тридцати обычным лунам. Но и четверть начнет так быстро убывать, что уже к часу ночи на небе останется только огромный серп, который через десять — двадцать минут погаснет. Эти явления будут свидетельствовать о том, что метеор в полночь пересек земную орбиту и полетел дальше к солнцу. Окажись среди обитателей этого благословенного края астроном, он мог бы на основе своих наблюдений сделать расчеты. И тогда он нашел бы, что метеор, равный по величине и массе нашей земле, пролетел мимо нее на расстоянии вдвое меньшем, чем расстояние до луны. Обитатели счастливого края, земляки астронома, видя, что небесное чудовище исчезло, не причинив им вреда, наверняка возликовали бы. Но астроном не стал бы радоваться; он с тревогой читал бы телеграммы, ежеминутно прибывающие из других обсерваторий, расположенных ближе к морю. Расчеты показали бы ему, что это не конец, а только начало и что комета, исчезновение которой так обрадовало его сограждан, пройдя близ земли, оказала на ее поверхность воздействие в семьдесят раз более сильное, чем луна. А луна, как известно, вызывает морские приливы и отливы. В большей части телеграмм из прибрежных пунктов сообщалось бы, что с шести часов вечера наблюдается внезапный, сильный отлив морских вод. Астроном сразу понял бы, что это может означать. Это может означать, что в Атлантическом и Тихом океанах возникли две водяные горы, которые к полуночи должны достигнуть высоты в триста пятьдесят метров при площади основания более десяти тысяч квадратных миль. Спустя несколько часов после полуночи начали бы поступать телеграммы с сообщениями о таком же быстром и необычном приливе, а к утру… телеграммы прекратились бы! Причина этого станет вам понятна, панна Ада, — обратился Дембицкий к Аде, — если я скажу, что в европейских портах прилив обычно достигает высоты в десять метров. Но воздействие метеора на моря было бы в семьдесят раз сильнее, чем луны, и поэтому можно предположить, что в этих портах волны подгоняла бы сила, способная породить водяной вал величиной с Монблан. Вспомните, что морские берега возвышаются самое большее на каких-нибудь двести метров. Добавьте к этому, что такое небывалое волнение длилось бы на морях не часы, а недели, сопровождаясь невероятным испарением воды. А теперь скажите, панна Ада, разве эти неслыханной силы ливни и наводнения не были бы таким же потопом, как тот, о котором говорится в библии? Что стало бы тогда с Центральной Америкой, с Африкой от Верхней Гвинеи до Нижней, с северной Австралией, с островами Индийского океана? Да к чему далеко ходить! Не кажется ли вам, что водяная гора, возникшая в Атлантическом океане, могла бы смыть с лица земли Испанию, Францию, Бельгию с Голландией и прежде всего Англию? Если бы спустя год, после того как успокоятся разбушевавшиеся стихии, кому-нибудь довелось посетить Западную Европу, он поразился бы, найдя лишь обломки материка, некогда полного жизни. И никаких городов, никаких дорог, полей и лесов, никаких людей! Так неужели же, выслушав этот пусть фантастический рассказ, вы, панна Ада, будете по-прежнему утверждать, что в природе нет силы, способной вызвать всемирный потоп и взметнуть воды на вершины гор?

— Тысяча и одна ночь! — пробормотал Сольский, вспомнив восклицание Котовского.

— Из всего этого мне ясно, — сказала Ада, — что пан Дембицкий либо уже стал спиритом, либо станет им. Ведь именно спиритизм рекомендует не отвергать древних легенд, а толковать их с помощью научных фактов.

Дембицкий молча почесал за ухом, а Сольский спросил у Мадзи:

— Быть может, и вы уже стали спириткой?

— Ах, я сама не знаю, кто я и что я! — возразила Мадзя.

Ум ее был в смятении. Она не подумала, с какой целью Дембицкий завел речь о возможном потопе, не обратила внимания на его слова о том, что вера придает людям стойкость перед лицом опасности. В его рассказе Мадзю поразило другое: бренность жизни и недолговечность всего земного.

Попрощавшись с друзьями, Мадзя направилась в свою спальню; ей казалось, что пол колеблется у нее под ногами, а от света уличного фонаря, лившегося в комнату через окно, ее кинуло в дрожь. Девушке почудилось, что на нее уже глядит то самое зловещее светило, которое выплеснет океаны из древнего их ложа и затопит землю.

«Зачем же надо было вызывать все это к жизни из небытия!» — подумала Мадзя.

Как молодое деревцо каждый год дает побеги, которые с течением лет становятся крепкими ветвями и тоже пускают новые побеги, так и в юной душе время от времени начинают бить ключом новые силы, становясь источником многих чувств, стремлений и дел. И как на подрубленной ветви засыхают цветы и листья, так и в больной душе чувства проникаются горечью, силы иссякают, в мыслях воцаряется хаос.

Мадзя хорошо помнила пору своего духовного расцвета; вызвал его обыденный случай — денежные затруднения пани Ляттер.

До этого мир представлялся Мадзе весьма простым. Небо, подобно фону в Рафаэлевой Мадонне, соткано из головок и крыльев ангелов; а на земле толпы людей, словно в день отпущения грехов, предаются труду и молитве. Если кто-нибудь одет лучше или хуже, если кому случается ненароком толкнуть другого, а другому — заплакать, все это мелочи. Прежде Мадзя была твердо убеждена, что это всего лишь случайные и мнимые огорчения. В действительности же сердца человеческие преисполнены благочестия и доброты, и над людской толпой разлито небесное сияние, в котором все склоненные головы и задумчивые лица кажутся схожими между собой.

В этой ровной светлой картине пани Ляттер явилась как бы новым источником света и тьмы, от которого