последних трёх дней этого необычного плавания, в основном лёжа на солнце и набираясь сил от его жгучих лучей.

Когда в тот вечер Сакр аль-Бар прогуливался под луной, по трапу ползком прокралась какая-то тень и тихо обратилась к нему по-английски:

— Сэр Оливер!

Он вздрогнул, словно услышал голос призрака, неожиданно восставшего из могилы. Но окликнул его всего лишь Джаспер Ли.

— Подойдите ко мне! — приказал Сакр аль-Бар, и когда шкипер поднялся на ют и остановился перед ним, продолжил: — Я уже говорил вам, что здесь нет сэра Оливера. Я — Оливер-рейс, или Сакр аль-Бар, один из верных дома Пророка. А теперь говорите, что вам нужно.

— Я честно и добросовестно служил вам, ведь так? — начал мастер Ли.

— Разве кто-нибудь это отрицает?

— Никто, но и особой благодарности я ни от кого не вижу. Когда вы слегли из-за своей раны, мне было раз плюнуть предать вас. Я мог бы привести ваши корабли в устье Тахо. Ей-богу, мог бы.

— Вас тут же искрошили бы на куски, — заметил Сакр аль-Бар.

— Я мог бы держаться поближе к берегу и рискнуть попасть в плен, чтобы потом, на известном вам основании, потребовать освобождения.

— И снова оказаться на галерах его испанского величества. Но хватит! Я признаю, что вы достойно вели себя по отношению ко мне. Вы выполнили свои обязательства и можете не сомневаться, что я выполню свои.

— Но ваше обязательство сводилось к тому, что вы отправите меня домой?

— Так что же?

— Вся загвоздка в том, что я не знаю, где найти пристанище, не знаю, где вообще мой дом после всех этих лет. Если вы отошлёте меня, я стану бездомным бродягой.

— Так как же мне поступить с вами?

— По правде говоря, христианами и христианством я сыт по горло, не меньше, чем вы к тому времени, когда мусульмане захватили галеру, где вы сидели на вёслах. Человек я способный, сэр Оли… Сакр аль-Бар. Лучшего шкипера, чем я, не было ни на одном корабле, когда-либо покинувшем английский порт. Я видел уйму морских сражений и отлично знаю это ремесло. Не найдёте ли вы мне какого-нибудь дела здесь, у себя?

— Вы хотите стать отступником, как я?

— До сих пор я думал, что слово «отступник» можно понимать по-разному: всё зависит от того, на чьей вы стороне. Я бы предпочёл сказать, что хочу перейти в веру Магомета.

— Точнее, в веру пиратства, грабежа и морского разбоя, — уточнил Сакр аль-Бар.

— Вот уж нет! Для этого мне не требуется никакого обращения. Вспомните, кем я был раньше, — откровенно признался шкипер Ли. — Я хочу всего-навсего плавать не под «Весёлым Роджером», а под другим флагом.

— Вам придётся отказаться от спиртного, — предупредил Сакр аль-Бар.

— Мне будет чем вознаградить себя.

Сакр аль-Бар задумался. Просьба шкипера отозвалась в его сердце. Он был не прочь иметь рядом с собой соотечественника, даже такого плута, как Джаспер Ли.

— Будь по-вашему, — наконец сказал он, — хоть вы и заслуживаете петли. Ну да ладно. Если вы перейдёте в магометанство, я возьму вас на службу — для начала одним из моих лейтенантов. До тех пор пока вы будете верны мне, Джаспер, всё будет хорошо, но при первом же подозрении вам не избежать верёвки и танца между палубой и ноком реи по дороге в ад.

Взволнованный шкипер нагнулся, схватил руку Сакр аль-Бара и поднёс её к губам.

— Согласен, — проговорил он. — Вы пощадили меня, хоть я и не заслужил вашего милосердия. Не сомневайтесь в моей верности. Моя жизнь принадлежит вам, и пусть она штука не особо ценная, делайте с ней что хотите.

Почти невольно Сакр аль-Бар сжал руку старого мошенника, после чего Джаспер Ли шаркающей походкой пошёл прочь и спустился по трапу на палубу. Впервые за свою гнусную жизнь шкипер был до глубины души тронут милосердием, которого он не заслужил, и, сознавая это, поклялся стать достойным его, пока не поздно.

Чтобы переправить груз захваченного голландского судна с мола в Касбу, потребовалось более сорока верблюдов. Таких торжественных процессий ещё не случалось видеть на узких улицах Алжира. Её придумал Сакр аль-Бар, знавший, как падка толпа на пышные зрелища. Она была достойна грозы морей, величайшего мусульманского победителя, который, не довольствуясь спокойными водами Средиземного моря, дерзнул выйти на океанский простор.

Возглавляли шествие сто корсаров, одетые в короткие кафтаны всевозможных цветов и опоясанные яркими шарфами, за которые был заткнут целый арсенал сабель и кинжалов. Многие корсары были в кольчугах и сверкающих островерхих касках, обмотанных тюрбанами. За ними уныло плелись сто закованных в цепи пленников с «Голландца», подгоняемые бичами. Далее в строгом порядке следовал полк корсаров, а за ним — длинная вереница важных верблюдов. Храпя и медленно переставляя ноги, они покорно подчинялись крикам погонщиков — жителей Сахары. За верблюдами шёл ещё один отряд корсаров, и завершал шествие сам Сакр аль-Бар на белом арабском скакуне.

В узких улочках, где белые и жёлтые дома обращали на прохожих глухие стены, кое-где прорезанные щелями, едва пропускающими свет и воздух, зрители опасливо толпились в дверях, потому что ноша верблюда, свешиваясь с их боков, занимала весь проход. Берег по обеим сторонам мола, площадь перед базаром и подступы к крепости Асада были запружены пёстрой шумной толпой. В этой толпе величавые мавры в развевающихся одеждах стояли бок о бок с полуголыми неграми из Суса и Дра; сухощавые, выносливые арабы в безукоризненных белых джубах переговаривались с берберийскими горцами в чёрных верблюжьих накидках; левантийские турки подталкивали локтями одетых по-европейски евреев — беженцев из Испании, которых арабы терпели, памятуя про общие страдания и общее изгнание с земли предков.

Вся эта живописная толпа собралась под палящим африканским солнцем встретить Сакр аль-Бара и приветствовала его таким громоподобным криком, что эхо долетало с мола до самой Касбы, возвещая о приближении триумфатора.

Около базара часть корсаров во главе с Османи погнала пленников в баньо, или банный двор, как его называет лорд Генри, тогда как верблюды продолжали медленно подниматься на холм. Через главные ворота Касбы караван неспешно вступил на обширный двор. Погонщики выстроили верблюдов по обеим его сторонам, и животные неуклюже опустились на колени. Затем во двор вошли две шеренги корсаров по двадцать человек каждая — почётный караул предводителя. Отвесив низкий поклон Асад ад-Дину, корсары застыли по обе стороны прохода. Паша сидел на диване в тени навеса, рядом с ним стояли Тсамани и Марзак, за спиной — полдюжины янычар охраны, чьи чёрные одеяния служили эффектным фоном для зелёных с золотом одежд паши, богато украшенных драгоценными камнями. На белом тюрбане Асада сверкал изумрудный полумесяц.

Хмуро и задумчиво наблюдал паша всё происходящее, пребывая во власти сомнений, посеянных в его душе коварными речами и ещё более коварными недомолвками Фензиле. Но при появлении предводителя корсаров лицо паши прояснилось, глаза засверкали, и он поднялся с дивана, чтобы встретить его, как отец встречает сына, подвергавшего свою жизнь опасности во имя дорогого для них обоих дела.

У ворот Сакр аль-Бар спешился. Гордо подняв голову, он с величайшим достоинством подошёл к паше. За предводителем следовали Али и рыжебородый человек в тюрбане. В нём не без труда можно было узнать Джаспера Ли, явившегося во всём блеске своего нового обличья.