Сакр аль-Бар простёрся ниц.

— Да пребудут с тобой благословение Аллаха и мир его, о господин мой! Асад, наклонившись и заключив победителя в объятия, приветствовал его словами, от которых Фензиле, наблюдавшая эту сцену из-за резной решётки, стиснула зубы.

— Хвала Аллаху и нашему властителю Магомету: ты вернулся в добром здравии, сын мой. Моё старое сердце возрадовалось при вести о твоих победах во славу Веры.

Перед пашой разложили богатства, захваченные на «Голландце». Зрелище, представшее его глазам, намного превосходило всё, что он ожидал увидеть.

Наконец добычу отправили в сокровищницу, и Тсамани получил приказ подсчитать её стоимость и определить долю каждого участника похода, начиная с самого паши, представлявшего государство, и кончая последним корсаром из команды победоносных судов Веры. Одна двадцатая всей добычи причиталась Сакр аль-Бару.

Двор опустел. На нём остались лишь паша с Марзаком и янычарами да Сакр аль-Бар с Али и Джаспером. Тогда-то корсар и представил паше своего нового офицера как человека, на которого снизошла благодать Аллаха, замечательного воина и отличного морехода, предложившего свои способности и саму жизнь на службу исламу.

Марзак раздражённо перебил корсара и заявил, что в рядах воинства Веры и без того слишком много назарейских собак и неразумно увеличивать их число, а со стороны Сакр аль-Бара весьма самонадеянно брать на себя подобные решения.

Сакр аль-Бар смерил юношу взглядом удивлённым и презрительным.

— По-твоему, привлечь нового приверженца под знамя нашего владыки Магомета — значит проявить самонадеянность? — спросил он. — Поди почитай Книгу Мудрости[26] и посмотри, что вменяется в долг каждому правоверному. И задумайся, о сын Асада: когда в скудоумии своём ты бросаешь камень презрения в тех, кого благословил Аллах, кого он вывел из тьмы, где они пребывали, на яркий свет Веры, ты бросаешь камень и в меня, и в свою собственную мать. Более того, богохульствуя, ты оскорбляешь благословенное имя Аллаха, а значит — ступаешь на путь, ведущий в преисподнюю.

Посрамлённый Марзак умолк, гневно закусив губу; Асад же кивнул и одобрительно улыбнулся.

— Велики твои познания в истинной вере, о Сакр аль-Бар, — произнёс он. — Ты не только отец доблести, но и отец мудрости.

Затем он обратился с приветствием к мастеру Ли и объявил о его вступлении в ряды правоверных под именем Джаспер-рейса.

Вскоре Асад отпустил Джаспера и Али и приказал янычарам встать на страже у ворот. Затем он хлопнул в ладоши и, велев явившимся на его зов невольникам принести стол с яствами, предложил Сакр аль-Бару сесть рядом с ним на диван.

Принесли воду, и они совершили омовение. Невольники расставляли на столе тушёное мясо, яйца с оливками, пряности и фрукты.

Асад преломил хлеб, набожно произнёс «Бесмилла» и погрузил пальцы в глиняную миску, подавая пример Марзаку и Сакр аль-Бару. За столом паша попросил корсара рассказать о своих приключениях.

Когда рассказ был закончен и паша ещё раз похвалил Сакр аль-Бара за доблесть, Марзак задал корсару вопрос:

— Ты предпринял опасное путешествие в ту далёкую землю лишь затем, чтобы заполучить двух английских пленников?

— Это было лишь частью моего плана, — последовал спокойный ответ. — Я отправился в море во имя Пророка, и привезённая мною добыча подтверждает это.

— Но ты ведь не знал, что голландский купец окажется на твоём пути, — возразил Марзак, в точности повторяя слова, подсказанные матерью.

— Не знал? — Сакр аль-Бар улыбнулся с такой уверенностью в себе, что Асаду ни к чему было слушать продолжение, ловко отразившее подвох Марзака. — Разве я не верю в Аллаха, всемудрого и всеведущего?

— Прекрасный ответ, клянусь Кораном, — поддержал своего любимца Асад.

Радость паши была вполне искренней, поскольку ответ Сакр аль-Бара отметал все измышления. Но Марзак не сдавался. Он хорошо помнил наставления коварной сицилийки.

— Тем не менее в этой истории мне не всё ясно, — пробормотал Марзак с наигранным простодушием.

— Для Аллаха нет невозможного! — произнёс Сакр аль-Бар.

В его голосе звучала уверенность, словно он полагал, будто в мире нет ничего, что могло бы укрыться от проницательности Марзака.

Юноша признательно поклонился.

— Скажи мне, о могущественный Сакр аль-Бар, — вкрадчиво проговорил он, — как случилось, что, добравшись до тех далёких берегов, ты удовольствовался всего двумя ничтожными пленниками, если со своими людьми и по милости Всевидящего мог взять в пятьдесят раз больше?

И Марзак наивно посмотрел на смуглое лицо корсара. Асад задумчиво нахмурился — ему эта мысль уже приходила в голову. Сакр аль-Бар понял, что здесь не обойтись высокопарной фразой об истинной вере. Он не мог избежать объяснения, хоть и сознавал, что не сумеет предложить достаточно убедительного оправдания своим поступкам.

— Мы взяли этих пленников в первом же доме, и их захват прошёл не совсем тихо. Кроме того, на берег мы высадились ночью, и я не хотел рисковать людьми, уводя их далеко от корабля ради нападения на деревню, жители которой могли подняться и отрезать нам путь к отступлению.

Марзак не без злорадства заметил, что на челе Асада по-прежнему лежит глубокая складка.

— Но ведь Османи, — сказал он, — уговаривал тебя напасть на спящую деревню, не подозревавшую о твоём присутствии, а ты отказался.

При этих словах сын Асада метнул на Сакр аль-Бара быстрый взгляд, и тот понял, что против него затеяна интрига.

— Это так? — повелительно спросил Асад.

Сакр аль-Бар не отвёл взгляда, и в его светлых глазах зажёгся вызов.

— А если и так, господин мой? — высокомерно спросил он.

— Я тебя спрашиваю.

— Я слышал, но, зная твою мудрость, не поверил своим ушам. Мало ли что мог сказать Османи? Разве я подчиняюсь Османи и он волен приказывать мне? Если так, то поставь его на моё место и передай ему ответственность за жизнь правоверных, которые сражаются рядом с ним!

Голос Сакр аль-Бара дрожал от негодования.

— Ты слишком быстро поддаёшься гневу, — упрекнул его Асад, по-прежнему хмурясь.

— А кто, клянусь головой Аллаха, может запретить мне это? Не думаешь ли ты, что я возглавил поход, из которого вернулся с добычей, какую не принесут набеги твоих корсаров и за целый год, только для того, чтобы безбородый юнец спрашивал меня, почему я не послушал Османи?!

В порыве мастерски разыгранного гнева Сакр аль-Бар выпрямился во весь рост. Он понимал, что должен пустить в ход всё своё красноречие и даже бахвальство и отмести подозрение витиеватыми фразами и широкими страстными жестами.

— Чего бы я достиг, выполняя волю Османи? Разве его указания помогли бы мне добыть более того, что я сегодня положил к твоим ногам? Его совет мог привести к беде. Разве вина за неё пала бы на Османи? Клянусь Аллахом, нет! Она пала бы на меня, и только на меня! А раз так, то и заслуга принадлежит мне. Я никому не позволю оспаривать её, не имея на то более веских оснований, чем те, что я здесь услышал.

Да, то была дерзкая речь, но ещё более дерзкими были тон Сакр аль-Бара, его пылающий взор и презрительные жесты. Однако корсар, без сомнения, одержал верх над пашой, подтверждение чего не заставило себя долго ждать.

Асад опешил. Он перестал хмуриться, и на лице его появилось растерянное выражение.

— Ну, ну, Сакр аль-Бар, что за тон? — воскликнул он. Сакр аль-Бар, как будто захлопнувший дверь для примирения, вновь открыл её.

— Прости мне мою горячность, — покорно произнёс он. — Тому виной преданность твоего раба,