верований, уничтожить который было совсем нелегко (целиком он не уничтожен и сейчас, через две тысячи лет после появления христианства).[114] В самой общей и упрощенной форме миросозерцание это можно определить, как подчинение человека иррациональным силам, которые он ощущает в природе, понимание мира и жизни в нем, как “судьбы”, зависящей от этих сил. Человек может так или иначе “умилостивить” эти силы, откупиться от них – жертвой, культом, до некоторой степени он даже управляет ими – “магией”, но не может осмыслить их и тем паче освободиться от них. Всё его отношение к миру определено страхом и чувством зависимости от таинственной власти, он “заклинает”, “заговаривает” ее, но от этого она не становится ни осмысленной, ни благой».[115]
На философском уровне эти силы определялись философскими категориями, на низовом – человек творил богов по своему образу и подобию, причем в худшем их варианте: капризные, жестокие, переменчивые боги самовластно вершили судьбы людей. Их можно было попытаться задобрить, но и только. Между Олимпом и землей не было не только любви, но даже элементарной честности, а просто более сильные (боги), играли менее сильными (людьми) в свои «олимпийские» шахматы.
Мы их можем понять, как никто, наверное, за все две тысячи лет христианства. Материализм, в поклонении которому выросло большинство из нас, вернул человека в то, уже подзабытое, положение муравья у подножья горы, песчинки меж сталкивающихся галактик, беспомощного существа, от которого ничто в этом мире по большому счету не зависит. В какой-то мере «откупиться» можно было с помощью правил техники безопасности и ОБЖ, а место магии заступила наука, но мера эта была очень мала. Нет, это был совсем неплохой мир – веселый и сытый, но в какой-то момент он вдруг оборачивался ужасом и безысходностью.
Нам есть куда уйти, но в дохристианские времена этот мир был
Ну так вот: две тысячи лет назад наступили времена, когда язычество народов Римской империи зашло в тупик. Боги умножились до невообразимого количества. Историки, как анекдот, приводят тот факт, что в Римском пантеоне за двери отвечали три божества: одно за саму дверь, одно за петли и еще одно за порог. Но анекдот анекдотом – а если хочешь, чтобы дверь работала исправно, жертвы-то надо приносить всем! И все сильнее росло чувство безысходности и смутное ощущение того, что во всем этом есть что-то неправильное. Обряды становились формальными, удовлетворения от них не наступало, да и жизнь не улучшалась. Люди ждали перемен, хотя и непонятно, каких, – но ощущение было: что что-то должно случиться.
«За внешним блеском и благополучием нарастает глубокий духовный кризис, – пишет отец Александр Шмеман. – Переплавляются вековые устои жизни, оказываются несостоятельными древние верования и традиции. Человек уже не удовлетворяется больше национально-бытовыми богами, ограждавшими замкнутый кругозор города, рода, племени. На смену им приходит скепсис и разочарование, и многие уже ищут новой духовной пищи в восточных “мистериях”, которые мутной волной заливают Империю. В центре Рима строятся храмы Изиды, Кибелы, Диониса, в них совершаются таинственные обряды, несущие в себе обещание бессмертия и обновления. От религии хотят теперь уже не только помощи в житейских делах; в ней жаждут получить спасение от страдания, от зла, от страха смерти. Это эпоха предчувствия и ожиданий: “одна Империя, один мировой язык, одна культура, одно общее развитие в сторону монотеизма и одна тоска по спасителю” – так описал Гарнак обстановку, в которой начинается развитие христианства».[116]
Те из нас, кто вырос язычником… простите, материалистом, и стал христианином в зрелом возрасте, должны помнить и потрясение, испытанное от соприкосновения со словом и личностью Христа. Вроде бы в Евангелиях (по крайней мере, на первый взгляд) говорилось то же, что написано было в «Моральном кодексе строителя коммунизма», но, выражаясь современным языком,
…Иудеи, те, что стали христианами, приняли Христа легко. Им достаточно было убедиться в исполнении пророчеств. Правда, Мессия и Его Царство оказались не такими, какими ожидали, – так ведь, говоря словами Книги Иова:
Но язычники не имели понятия о Мессии, и для них Христос стал Спасителем – от безысходности жизни и ужаса смерти. Сначала им надо было принять монотеизм, то есть Единого Бога, потом понять иудейскую веру, а уж потом узнать Христа. Потрясение было столь сильным, что ценилось превыше всего. Мир отступал, и оставалось обретенное чудо – многие из нас еще помнят это чувство.
Спасение не бывает массовым, оно строго индивидуально, а уж в первые-то века и подавно. Первые христиане были не
Окружающие удивлялись. Ну, Бог, ну и что? Мало, что ли, на небе богов? Чему они так радуются? Это с одной стороны, а с другой… В то время слишком многие философы рассматривали тело, как темницу души, а мир – как сплошную скверну. Прагматическому же сознанию простых людей было непонятно, зачем Бог спустился с неба в эту грязь, зачем Он стал человеком? К чему господину становиться рабом и выкупать прочих рабов собственной жизнью, если он может просто отпустить их всех на волю? Для язычников все это и вправду казалось нелепостью, безумием. Да и что это за церковь такая – без храмов, с тайными собраниями, на которые не допускают посторонних? Чем они там занимаются? Чем, чем?! Пьют кровь своего Бога?!! Христиане были непонятны, а значит, опасны.
Испытание огнем
Христиане были непонятны, а значит, опасны. Раньше языческих церквей, раньше правителей на них ополчилась суеверная толпа. Поползли самые жуткие слухи – об оргиях, о ритуальных убийствах в их среде, о том, что на своих встречах они занимаются кровосмесительством и каннибализмом. Все это еще сыграет свою роль, когда Нерон после пожара Рима станет искать себе «козла отпущения». Хотя причины последующих трехвековых гонений были не в этом.
Да, христиане были непонятны и могли казаться опасными – для толпы. Но ведь они, в общем-то, ничего особо противозаконного не совершали – это с одной стороны, а с другой – мало ли было в тогдашней Римской империи эзотерических культов? Те же митраисты, например, тоже были замкнутым сообществом, ну и что?
Но имелись и другие аспекты. Первый из них относился к религиозной политике Римской империи. Это было государство самой широкой веротерпимости – если только культ не призывал к мятежу и не подрывал нравственности. Но сосуществование разных религий в одном государстве требовало некоторых ограничений. Поэтому власти следили за тем, чтобы эти религии держались в
Кроме того, Рим имел свою национально-политическую религию, исповедовать которую были обязаны все без исключения. Это был культ императора. Житель Империи имел право верить в любого бога – да хоть во всех сразу, если денег не жаль! – но его гражданской обязанностью было совершить жертвоприношение
