Мы сейчас взяли одного врага народа, убийцу писателя Ярослава Голон…,[138] я этого убийцу тоже допрашивал, надо было знать, на кого он опирается, так как об этом должны знать не только погоны, но и партийный комитет.

Звонок товарища Мельникова, он говорит: «Вы, товарищ Сердюк, посмотрите насчет сведений, может быть, надо дать это задание Берия». Я говорю если это звонок из ЦК, то я через два часа дам сведения, а МГК будет собирать долго и неточно. Так и получилось. ЦК – это закон для большевика, распоряжение Берия. Я получил решение ЦК, об этой записке я скажу отдельно.

Строкач мне говорит: как мне быть? Отвечаю: не знаю, я сведений не дам. Товарищ Строкач здесь присутствует и он подтвердит, что я сведения не давал, а Берия все же эти сведения получил. Товарищ Строкач, правильно, что я Вам сведения не давал?

Взять решение ЦК, записку Берия. Я как коммунист, как секретарь обкома смотрю, анализирую недостатки, вижу, что в практической работе недостатков уйма. Теперь, после того как товарищ Маленков доложил, после того как выступили члены Президиума, я пришел вчера домой и думаю: все есть в этой записке, многое есть, но чего нет?

Нет одного, сколько положили голов наши коммунисты: русские, украинцы, грузины, все коммунисты, которых Центральный Комитет партии направлял в западные области, чтобы накопленный опыт с годами нашей Коммунистической партией в строительстве социализма быстрее передать. Люди западных областей – колхозники, интеллигенты восприняли этот опыт. Мы стоим накануне исторического события – трехсотлетия воссоединения двух великих народов[139] – русского и украинского. Но теперь в записке читаем, что убили столько-то.

Хрущев. А чего извиняться.

Сердюк. Наших убило до 30 тысяч человек во Львовской области. Записку никто не читал. Берия невыгодно было показать.

Товарищи, когда я выслушивал выступление товарища Маленкова, я понял, что дело не в Сердюке. После Пленума Центрального Комитета,[140] когда у меня состоялся разговор с Мешиком, то я скажу на Пленуме, что слова были украинские, а суть не украинская, не советская, а антисоветская.

Хрущев. Мне передали, что один из интеллигентов, который сидел на Пленуме и слушал выступление Мешика, сказал, что так здорово чешет на украинско-бенгальском языке. (Смех.)

Сердюк. Еще пару примеров. Звонит звонок по ВЧ, и говорят, что сейчас с вами будет говорить министр Мешик. Он 10 дней был в области. Я говорю, что нужно зайти в обком партии, поговорить. Но он ходит 10 дней по области, а в обком не заходит. Тогда я говорю, что если этот министр не зайдет в обком партии, то я ему такую бучу, такой скандал закачу, что ему будет плохо, так как министр приезжает, намечает мероприятия, а где же партия, почему не советуются? Тогда ему сказали, что у нас работает старый секретарь, является членом бюро, входит в ЦК, Он смилостивился и пришел в ЦK. Говорит: здравствуйте. Я говорю: здравствуете, старый знакомый. Он заявляет, что дал оперативное указание, и все, сказал до свидания, а я ответил: всего хорошего, до свидания. И он уехал. Этот министр хочет вести борьбу с врагами нашей партии, но помимо партии.

Потом был еще раз звонок. Мне говорят, почему, товарищ Сердюк, я последний узнаю о вопросе. Я говорю, о каком. Ты там поставил вопрос о том, что помещение бывшей тюрьмы передать в хозяйственные организации. А язвительно поставил вопрос перед ЦК Украины о том, чтобы бывшую тюрьму освободили и организовать в ней школу по подготовке механизаторских кадров. Он говорит, где узнал. Я говорю, что узнал в ЦК. Он говорит, сколько времени я работаю в органах, что мы никогда почти не обращались в Цыку. А я говорю: товарищ Мешик, сколько я работаю, я всегда обращался в ЦК, а не в Цыку. Положил трубку. А потом у меня был начальник областного управления Шевченко, два секретаря обкома, председатель облисполкома. Я был очень возмущен и говорю товарищу Шевченко – вы что, меня хотите арестовать, секретари были свидетелями этого. А до этого, когда был Пленум ЦК КП Украины – а что такое ЦК для коммуниста и ЦК КПСС как высший орган? Каждый партийный орган – это уважаемый орган для коммуниста. А вот пригласили Мешика на Пленум Центрального Комитета, товарищ Струев тоже был, я говорю ему – смотрите, как он ведет себя на Пленуме. В 11 часов назначено заседание, приходит в 1 час. Ушел, пришел, и так без конца. Ты, говорю, служишь партии, почему же так обращаешься, это я говорил не Мешику, а Струеву, с ним обменивался мнениями. Если же ему скажешь – он арестует (Смех.)

Откровенно говоря, до выступления Мешика на Пленуме ЦК КП Украины я считал, что это просто непартийный человек, не знает, что такое партия, что это, извините, солдафон. Я рассуждал так, что он не понимает, что такое партия, что такое ЦК, я так думал. А потом, когда он выступает на Пленуме ЦК КП Украины, мы с товарищем Струевым обменивались мнениями по этому поводу, я говорил тогда, что он выступал так, что хотел запугать всех, засесть над ЦК у нас на Украине. Товарищ Джо… здесь присутствовал член военного совета, член бюро Львовского обкома, – я говорю, что за выступление и каков финал. Захожу к товарищу Кириченко там был и секретарь товарищ Назаренко, я был возмущен и товарищу Кириченко говорю – Александр Илларионович, если так дальше будет вести себя Мешик на Украине, особенно в Западной Украине, я не потерплю. Он меня арестует. Так, товарищ Кириченко?

Кириченко. Правильно.

Сердюк. Он встает и говорит – ты что, с ума сошел? А я говорю – товарищ Кириченко, он арестует и вам даст протокол дознания, и там будет подпись Сердюк. Он мне опять говорит – ты с ума сошел. (Смех.)

Я, говорю – товарищ Кириченко, вас здесь два секретаря, если он меня арестует, примите, пожалуйста, меры. Прошу вас, помогите, спасите меня. Я приятный коммунист, я в партии не один год, я ни в чем не виноват перед партией. Я вместе с советским народом проливал кровь, спасая нашу Родину. Можно так сказать? (Обращается к Президиуму.)

Из Президиума. Можно.

Сердюк. Я секретарю ЦК сказал. Я пришел домой (обращается к Президиуму) – Никита Сергеевич, Вы меня знаете, и я Вас знаю, Никита Сергеевич знает меня, детей, жену. Я говорю жене со слезами – знаешь, что может случиться, могут меня арестовать, тогда обращайся к Никите Сергеевичу. (Оживление в зале.)

И вот она мне звонит сегодня утром, я вчера не успел позвонить ей. И вот я расплакался. Она не знает, арестовали меня или нет. (Смех.)

Она в курсе дела, нельзя так спрашивать, что арестовали меня или нет, потому что подслушивают по телефону, она не знает, в чем дело. Я только сказал, что перед партией не виноват и прошу обратиться тогда к Никите Сергеевичу, он меня знает. А о том, что могли арестовать меня, секретаря, номенклатурного работника, и могут сделать так, что я буду самым отъявленным бендеровцем.

Ворошилов. И могут сделать.

Сердюк. Теперь уже не сделают. Партия наша сильная, и руководство нашей партии единодушно отрубило грязные лапы этим врагам народа, теперь ни с кем так не случится. Теперь ни с кем этого не случится.

Товарищи, я затянул.

В чем сила нашего решения? В том, что мы, воспитанные Лениным – Сталиным, посоветовались, приняли решение. Я как низовой работник, как секретарь, как коммунист считаю, что партия воспримет это как величайшую победу нашего руководства, народ поддержит, и мы прямой дорогой, которую нам указали великие Ленин и Сталин, под руководством ленинско-сталинского Центрального Комитета пойдем вперед и построим коммунизм. (Аплодисменты.)

Хрущев. Слово имеет товарищ Бакрадзе. Подготовиться товарищу Кагановичу.

Бакрадзе. Товарищи, факты и материалы, доложенные на Пленуме товарищем Маленковым и затем развитые товарищем Хрущевым, товарищем Молотовым, товарищем Булганиным, со всей несомненностью доказывают, что в лице Берия партия, Президиум Коммунистической партии Советского Союза разоблачили крупнейшего авантюриста международного масштаба, отъявленного склочника и интригана, неудержимого карьериста и, по-моему, лично у меня нет никакого сомнения, безусловно матерого шпиона.