Будда не давал никакого принципа. Он просто-напросто объяснил простую вещь: если вы привязываетесь, вы страдаете; если вы не привязываетесь, вы обретаете спокойствие и тишину.
Будда не моралист и не пуританин. Он не интересуется, что хорошо и что плохо. Весь его интерес очень прост — вот он: вы не должны быть спящим. Духовно вы должны бодрствовать, и тогда все остальное устроится. Вам не нужно делать больше ничего.
Полезно размышлять над изречениями тех, кто прибыл домой, но ваши размышления должны хоть как-то обогатить их. Если же вы стягиваете то, что они говорили, на более низкий уровень, то вы совершаете преступление. Лучше не высказывать ничего, если вы не знаете. Но такова беда с интеллектуалами: они должны сказать хоть что-нибудь. Все, что говорит Да Хуэй, так обычно, так бессмысленно, что это никоим образом не поможет вам войти в пространство просветления. Наоборот, он привносит то, что, безусловно, будет сбивать вас с пути.
Следует очень четко понимать, что нравственность не есть религия, хотя религия и нравственна. Нравственному человеку не требуется быть религиозным, но религиозный человек неизбежно нравствен; он не может быть иным. Нравственный человек может даже не иметь никакого отношения к религии: он может быть атеистом, он может быть агностиком — и все же оставаться нравственным. Но у религиозного человека нет возможности быть безнравственным. Самого его сознания достаточно, чтобы дать ему верное направление. Он не полагается на указания великих религиозных основателей или религиозных писаний; его руководство — в его собственном осознании. А поскольку он живет согласно своему собственному свету, в его жизни есть радость. Его нравственность — не бремя. Его нравственность — не что-то навязанное ему. Его нравственность — это нечто вроде переполняющей радости, безграничного ликования. Он любит, потому что у него столько любви. Он не может ненавидеть, потому что ненависть исчезла из его существа.
Мне вспоминается одна великая женщина — Рабийя ал-Адабийя, женщина-суфий. Великий суфийский мистик, Хасан, гостил у Рабийи. Утром ему понадобился святой Коран. Он не захватил своего, полагая, что у Рабийи должен быть святой Коран и этого довольно.
Рабийя дала ему свой. Он раскрыл его и был шокирован, потому что Рабийя сделала много исправлений в святом Коране! Для любого фанатичного религиозного человека, любого фундаменталиста, не может быть ничего более святотатственного.
Мусульманин не представляет, как это можно исправлять Божье единственное послание,
Хасан сказал: «Рабийя, кажется, кто-то испортил твою книгу».
Рабийя ответила: «Никто не портил мою книгу. Я просто исправила ее».
Хасан сказал: «Не понимаю. Я всегда считал тебя великой религиозной женщиной. Не могу представить себе, что ты способна сделать подобную вещь».
Она ответила: «Мне пришлось сделать это. Взгляни на то, что я вычеркнула!» Вычеркнутое предложение в Коране было таким: «Когда видишь дьявола, возненавидь его». И она вычеркнула это.
Рабийя сказала: «С тех пор как я испытала свою сокровенную сущность, у меня не осталось никакой ненависти. Даже если дьявол встанет передо мной, мне нечего предложить ему, кроме любви. Я должна исправить Коран. Это же
Человек просветленный так полон любви, так полон радости, что делится этим. Он делится безо всякого усилия — это не усилие, это не деятельность. Вот почему такие люди, как Лао-цзы, говорят: «бездеятельное действие» и «безусильное усилие».
Но люди, подобные Да Хуэю, не могут понять этого. Для них «безусильное усилие» и «бездеятельное действие» выглядят алогичными, абсурдными утверждениями. Как может быть бездеятельное действие? Как может быть усилие без всякого усилия? Но я знаю, что, коль скоро вы пробуждены, вы не делаете ничего — все начинает происходить. Это просто спонтанное излияние, совсем как розы появляются на розовых кустах, без всякого усилия.
Любовь и сострадание, добро и красота, милость и благодать просто продолжают и продолжают приходить, от избытка. Совсем как дождевая туча изливается без всякого усилия, пробужденный человек изливается тоже без всякого усилия. А красота не-усилия — и, тем не менее, потрясающих событий — так величественна! Это предельное великолепие в сущем.
Гаутама Будда сказал... Сорок два года беспрерывно он говорил, а в конце сказал: «Я не вымолвил ни единого слова». И он прав, потому что не делал никакого усилия, чтобы говорить. Это была просто изливающаяся дождевая туча, это был розовый куст, приносящий розы без усилия, без действия. Будда должен был говорить, ведь он был так переполнен. Вся та поэзия, вся музыка, все, что исходило от него, было просто спонтанным.
Моралист предпринимает усилия; он старается делать хорошее, он избегает делать плохое. Вся его жизнь — это беспрерывное: «Делай это», «Не делай того». Он всегда расщеплен, он всегда обеспокоен — а правильно ли то, что он делает... действительно ли правильно? Или — кто знает... а вдруг не правильно? Моралист действует в смятении. Он полагается на других, которые, возможно, и сами пребывают в смятении.
Последние слова Гаутамы Будды на этой земле были: «Будь светом себе самому. Не беспокойся о том, что говорят другие, не беспокойся относительно традиций, ортодоксов, религий, нравов. Просто будь светом себе самому».
Всего лишь маленького света достаточно — и вы можете пройти с таким маленьким светом десять тысяч миль без всякого затруднения. Ваш свет может падать только на четыре фута впереди вас — продолжайте движение. По мере вашего движения будет двигаться и свет впереди, и если вы способны видеть на четыре фута вперед, этого довольно.
Вы можете идти сколько захотите. Вы можете продолжать вечное паломничество просто со своим собственным маленьким светом.
Не живите заимствованным светом.
Не живите заимствованными глазами.
Не живите заимствованными представлениями.
Живите в соответствии со своим собственным светом, и ваша жизнь будет — всякое и каждое мгновение — все большей радостью, большей благодатью, большим экстазом.
— Хорошо, Маниша?
— Да, Мастер.
11. ОПУСТОШЕНИЕ
