наоборот. Невзирая на поддержку всей католической Европы, Польша с каждым годом слабела в своей агрессии против России, тогда как «сопротивление (этой агрессии на русских землях) усиливалось… Так, в итоге первой кампании на Востоке 40-тысячная королевская армия добилась внушительного успеха, завоевав Полоцк. В ходе второй кампании почти 50-тысячная рать затратила все усилия на покорение небольшой крепости Великие Луки. В последней кампании польское войско не смогло овладеть Псковом»[566] и было вынуждено пойти на мирные переговоры с. Москвой, не достигнув поставленной ранее цели полного разгрома России. Что касается Прибалтики, то, захватив часть земель в Ливонии, Речь Посполитая тем самым приобрела себе нового непримиримого врага-соперника в лице (бывшего союзника) Швеции, «замирения» с которым так и не допустили дипломаты русского царя.
Иными словами, отрезав Россию от выхода к Балтике, Польша все же и сама не смогла достаточно прочно утвердиться в этом регионе. Вопрос о нем оставался тогда открытым как для Грозного, так и для Батория. И оба государя вовсе не собирались откладывать его решение в долгий ящик. Оба жаждали новой борьбы и победного реванша. О чем ярко свидетельствует, например, официальное заявление польских послов, по приказу Замойского сделанное ими еще в Киверовой Горке 6 января 1582 г. В этом заявлении говорилось, что король Стефан считает все земли Ливонии своей собственностью и будет продолжать их «доставать», кому бы они ни принадлежали.[567]
Исходя из этого, можно с уверенностью сказать, что, как ни тяжелы были для Российского государства условия перемирия с Польшей, подписанного в январе 1582 г., речь тогда вовсе не шла ни об окончательном поражении одного из противников, ни о безоговорочной победе другого, что и зафиксировал бы соответствующий договор. Нет, речь шла именно о перемирии, т. е. о временной передышке, приостановке боевых действий,[568] необходимой обоим участникам конфликта. Первая попытка России утвердиться на Балтийском плацдарме, в ходе которой московские войска уничтожили старинный Ливонский орден, закончилась неудачно, пресеченная Западом. Однако русская воля к победе осталась непоколебимой.[569] Россия отступала на исходные рубежи, но от дальнейшей борьбы не отказывалась, и это был главный итог Ливонской войны Ивана Грозного.
Так, историк отмечает, что «еще до завершения переговоров в Яме-Запольском русское правительство развернуло подготовку к военному походу против шведов. В первой половине декабря 1581 г. в Новгороде начался сбор войск, которые царь и его советники… рассчитывали направить на шведский фронт. Сбор войск продолжался на протяжении всей второй половины декабря и на рубеже 1581/82 г., когда уже были урегулированы основные спорные вопросы между Россией и Речью Посполитой и принято окончательное решение об организации похода „на свейские немцы“».[570]
7 февраля 1582 г. по приказу Грозного русские войска под командованием воеводы М. П. Катырева- Ростовского начали наступление с целью освободить русские крепости, захваченные шведами недалеко от Новгорода. Неприятель попытался их остановить, но потерпел серьезное поражение, разбитый передовым русским отрядом близ деревушки Лялицы.[571] «Ситуация в Прибалтике стала заметно изменяться в пользу России, что не осталось не замеченным политиками Речи Посполитой. Уже в марте старосты пограничных замков информировали короля об успехах русских авангардов, за которыми, как они сообщали, должны были выступить в поход „добывать Нарву“ главные силы русской армии. Перспектива возвращения Россией потерянного выхода к Балтийскому морю вызвала большое беспокойство у короля и его окружения».[572] Впрочем, «беспокойство» — это еще мягко сказано. Король Стефан был взбешен. Он готов был рвать и метать от одной лишь мысли, что Нарва вновь может достаться русским. С целью исключить саму возможность такого поворота событий, Баторий немедленно отправил своих представителей к барону Делагарди, а затем и лично к королю Юхану с ультимативным требованием передать полякам Нарву и остальные земли Северной Эстонии. За эту уступку шведам обещана была значительная денежная компенсация и помощь в войне с Россией…[573]
Тогда же был отправлен с королевскими грамотами гонец и в Москву. В этих грамотах Баторий, угрожая срывом только что заключенного перемирия, требовал, чтобы до приезда в Россию «великих послов» Речи Посполитой для ратификации Ям-Запольского соглашения царь Иван запретил своим людям «входить» «под замки наши Нарву и иные, которые полвек в границах земли Ифляндские суть».[574]
Однако совсем не эти угрозы и требования принудили царя не развивать, а действительно остановить столь успешно начатое наступление русских войск против шведов. Исследователь указывает, что королевский гонец был принят государем 26 апреля 1582 г., между тем как еще за неделю до вышеупомянутого приема, согласно Разрядным записям, состоялся «приговор» царя и боярской Думы о необходимости срочной переброски с севера и сбора войск на Оке против крымского хана.[575] Там, на восточном и юго-восточном пограничье, снова было неспокойно…
Еще во время тяжелых боев с наступающей армией Батория под Полоцком, Великими Луками, Псковом в Москву стали приходить тревожные вести о том, что ногайский князь Урус обратился к волжским черемисам с подстрекательским призывом выступить против власти Ивана Грозного. И волнение действительно вспыхнуло — при прямой поддержке ногайских мурз конница которых (численностью до 25 000 человек), нападая со стороны Астрахани, опустошала белевские, коломенские и алатырские земли.[576] Так что отправленных на Волгу всего трех царских полков оказалось недостаточно для восстановления порядка в огромном крае, волнение продолжало расти. «В этих условиях прорыв Крымской орды мог привести к очень опасным для России последствиям. Очевидно, желая избежать такой опасности, русское правительство и приняло решение перебросить войска, временно отказавшись от наступления на Швецию».[577]
А между тем король Юхан вовсе не собирался отдавать полякам Нарву вкупе с остальными шведскими владениями в Ливонии (ответив на грубый ультиматум Батория столь же грубым отказом). Нет, Нарву Шведское королевство намеревалось оставить себе. И не только ее. Живо стремясь воспользоваться внутренними трудностями Русского государства (в Стокгольме ходили слухи даже о смерти Грозного и скором распаде его царства), Юхан планировал захватить также Новгород (население которого, согласно королевской инструкции от 28 июля 1582 г., командующий шведскими войсками барон Делагарди должен был убедить перейти под власть шведской короны), а потом Псков, Гдов, Ладогу и Порхов — т. е. единым махом отсечь весь северо-запад России, не меньше… Однако Москва опять нашла возможности и силы разрушить и этот хищный замысел.
Во-первых, агрессивные намерения шведов вызвали тревогу не только у русского правительства. Пожалуй, еще больше Грозного их успеха опасался… Стефан Баторий. Опасался, что былые союзники просто-напросто опередят его в захвате как ливонских, так и русских территорий. И страх этот был столь велик, что заставил гордого мадьяра совершить шаг поистине для него невероятный, а именно обратиться к люто презираемому и ненавистному царю Ивану с предложением… объединить силы и вместе воевать против шведов. Причем теперь он соглашался даже на то, чтобы Россия вернула себе новгородские пригороды, захваченные ранее войсками Делагарди и с большими спорами так и не включенные в текст Ям-Запольского перемирия.
Беспрецедентное заявление об этом, как, опираясь на архивные документы, показывает в своей работе историк Б. Н. Флоря, сделали послы Речи Посполитой на официальном приеме у Грозного 12 июля 1582 г. Не желает ли государь, говорили послы, чтобы он «с государем нашим Стефаном королем был на свейского заодни». Король Стефан отобрал бы у него Эстонию, а царь мог бы вернуть «свою вотчину Ноугородцкую (новгородские земли), Ивангород и прочие городы»… В заключение они просили, если эти предложения окажутся для царя приемлемыми, выслать послов с надлежащими полномочиями на ближайший сейм.[578]
Как же поступил в сложившейся обстановке Иван? Несомненно, он чувствовал, что в воздухе снова пахнет войной. Большим столкновением за ливонское наследство, которым не дали овладеть ему, но за которое вот-вот готовы сцепиться в свирепой сватке два его сильнейших противника. И… предпочел не мешать им. Он решил, что для России теперь лучше поберечь силы, выждать, пока они будут заняты взаимным уничтожением. Выждать и со временем все-таки нанести решающий удар уже ослабленным
