и обувь… воровство в лагере страшнейшее».[534] Наконец, из-за долгой неуплаты жалованья ропот начался даже среди наемников, грозивших самовольно покинуть армию, разойтись по домам. И, дабы предотвратить катастрофу, гетману Замойскому приходилось и публично сечь, и вешать «возмутителей спокойствия»… Но и об этом посчитал за лучшее промолчать наш всезнающий рассказчик Впрочем, автора можно понять. Ведь все эти подробности так явно не вписываются в любезный ему образ «благородного короля», который вместе с «доблестным, непобедимым воинством» своим нанес сокрушительное поражение московскому тирану…

Между тем с наступлением в октябре первых заморозков положение польской армии ухудшилось еще больше. Как случалось не раз со многими нашествиями европейцев на Россию, их лютым врагом становилась обычная русская зима. Вот и Баторий, рассчитывая быстро взять Псков и закончить войну, совершенно не подготовил свои войска к длительной зимней кампании. Очевидец писал: «Дождались мы такой зимы, какая у нас в конце января, а говорят, морозы будут еще сильней. Все мы хоронимся в земле, как звери. Платья, шубы и не спрашивай… Русские (партизаны) захватывают лошадей, слуг, провиант и все прочее. Дай бог, чтобы королю и гетману удалось благополучно вывести отсюда наши войска…».[535]

В ноябре поляки покинули свои траншеи у стен Пскова и отступили в лагерь. Туда же увезли с огневых точек все пушки. Было ясно, что осада не удалась, и теперь король решил ограничиться только блокадой города. Но от голода и стужи королевская рать стала таять еще быстрее, чем прежде, гнетущие настроения в ней усиливались. И когда Баторий покинул армию, уезжая в Варшаву на сейм, перед которым должен был отчитываться, то отъезд его многие воины восприняли как бегство. В лагере начался мятеж. Мятеж, подавить который помогло только известие о близком мире с русскими. Таков был истинный итог третьего, и последнего, похода короля Стефана Батория на Россию…

Да, именно поражение под Псковом, как указывает профессиональный исследователь (но о чем умолчал г-н Радзинский), «вынудило поляков суровой зимой 1581 г. согласиться на мир (с русскими), хотя они предполагали заключить его лишь после захвата всей Новгородской земли вместе с наступавшими с северо-запада шведами».[536] Но, сумев остановить главного врага — Батория, Россия все же не смогла сдержать одновременное наступление его союзника на другом фронте. Находясь в Старице и очень хорошо зная о героической обороне Пскова, Грозный не имел возможности послать ему на помощь ни подкрепления, ни более значительные силы — для нанесения решающего удара. С севера в Новгородский край действительно вторглась армия шведского короля Юхана III…

Уже всю весну и лето 1581 г. эти войска под командованием барона Делагарди были заняты методичным уничтожением изолированных русских гарнизонов, еще остававшихся в некоторых ливонских замках и городах. Отрезанные от России гарнизоны эти защищались с отчаянным мужеством и, не желая сдаваться, часто гибли все до последнего воина… К исходу же 1581 г. шведы, перейдя по льду замерзший Финский залив, захватили все побережье Северной Эстонии, Нарву, Везенберг, а затем двинулись к Риге, по пути забирая Гапсаль, Пернов и всю Южную (русскую) Эстонию — вместе с Феллином и Дерптом (Юрьевом). Всего шведские войска за это время захватили 9 городов в Ливонии и 4 — в Новгородской земле, включая Иван-город, Ям и Копорье.[537]

Собственно, многими историками отмечено: шведы предлагали полякам прийти к ним на помощь и прямо под Псков, но… Баторий отклонил это предложение, ибо испугался. Испугался слишком больших успехов своего союзника.[538] Разгромить Россию, повергнуть ее к подножию Святого престола, стяжая тем самым лавры славы нового Карла Великого, Баторий, очевидно, жаждал исключительно сам. Делить пальму первенства ему не хотелось ни с кем… И Грозный знал об этом. Русский царь Иван знал, что единственный, кто способен оказать давление на «Батуру» (как называл он польского короля), чьему властному слову немедленно покорится его спесиво-гордый нрав, — это Рим. Туда, в Вечный город, к главе католической церкви папе Григорию XIII и отправил московский государь своего специального гонца Истому Шевригина («молодого сына боярского») — с просьбой о посредничестве в заключении мира между Россией и Речью Посполитой…

Как пишет историк, «среди исключительно тяжелых военных обстоятельств у царя… нашлась энергия гениальным дипломатическим ходом спасти глубоко потрясенную державу. Вспомнив заветную мечту о сближении православной Москвы с католической церковью, Грозный решил использовать римского первосвященника в качестве защитника против страшного завоевателя, призвать его быть посредником в великой международной распре».[539] А точнее, Иван просто очень хорошо понимал, кто фактически является верховным руководителем Батория в его действиях против России. Исполнителем чьих давнишних замыслов выступает польский король как верный сын «святой католической церкви». Понимал и решил обратиться к этому руководителю. Обратиться напрямую, минуя самого короля Стефана. Решил еще тяжким августом прошлого, 1580 г., когда Баторий стоял под Великими Луками.[540] Взамен на то, что Ватикан остановит наступление польских войск на Россию, Грозный пообещал папе Григорию неслыханное — то, чего веками добивался Рим от русских государей! — присоединиться к Антиосманской лиге, воевать вместе с Европой против турок — «бусурман».[541] Точно такое же предложение было сделано тогда царем и германскому императору Рудольфу (сев на корабль в Пернове, Шевригин — через Данию и Германию — добрался сначала именно к императору в Прагу, а уже потом, минуя Венецию, поехал в Италию)…

Иные исследователи, впрочем, считают, что этот «беспрецедентный» [542] в истории русской дипломатии факт обращения к католическому миру с просьбой о посредничестве был серьезной уступкой Грозного, проявлением его слабости… Однако, как отмечал еще в конце XIX века К. Н. Бестужев-Рюмин, а в наши дни — Л. Н. Годовикова, «прецеденты» все же имелись. Русская история знает немало подобных фактов. К примеру, в 1526 г. на переговоры между отцом Ивана Грозного — «государем Василием III и польским королем Сигизмундом I вместе с представителем германского императора Герберштейном был приглашен и представитель папского престола Джан Франческо ди Потенца (Иван Френчюшко, как называют его русские источники). О том, что этот факт был известен (и самому) Ивану IV, говорят выписки из посольских книг 1526 г., сделанные специально для него дьяком Андреем Щелкаловым по случаю приезда Поссевино».[543]

Нет, на уступки пошел Ватикан. Стоило русскому монарху только поманить его — всего лишь предложением вступить в антиосманский союз с Римом, как папа Григорий XIII немедленно ухватился за эту возможность контакта с Москвой. Контакта, который, по его мнению, открывал пути не только для вовлечения России в опасную борьбу с могущественной Турецкой империей. Главное, что рассчитывал заполучить он у «московита» в результате миротворческого посредничества, — это расширение влияния Рима, дозволение свободной проповеди католицизма на русских землях, а впоследствии и полное подчинение их Святейшему престолу… Именно об этом думали высокопоставленные члены папской курии, необычайно торжественно принимая в роскошном дворце на Ватиканском холме русское посольство, прибывшее в Рим 24 февраля 1581 г. Несомненно, об этом же думал и сам Григорий, давая личную аудиенцию Истоме Шевригину. Безмолвным участником их беседы была величественная громада собора Святого Петра, смотревшая в высокие окна папских покоев. Собора еще недостроенного, но в котором наверняка уже готовились места для будущих мозаичных изображений русских святых — князя Владимира, княгини Ольги. Фресок, призванных символизировать «апостольское единение и любовь» с православными братьями во Христе…

Но случилось совсем не так, как замышляли искушенные ватиканские стратеги. Готовя изощренную ловушку для русского царя, они сами оказались пойманными на заброшенный им крючок. Хотя Григорий в кратчайшие сроки удовлетворил просьбу Ивана Грозного, и уже 27 марта 1581 г. (чуть более месяца спустя после приезда Шевригина) Рим покинул знаменитый посланник, легат Святейшего престола Антонио Поссевино, направлявшийся в Речь Посполитую, а затем и в Россию с целью лично способствовать скорейшему заключению мира между воюющими державами, Ватикан не достиг своей потаенной цели…