При плавании в данном районе необходимы большая осторожность и осмотрительность».

Мы не отошли и 100 миль от Рабаула, как на высоте 20 000 футов появились три самолета противника. Мы немедленно открыли заградительный огонь. На такой высоте мы их все равно достать не могли.

Самолеты противника бомб не сбрасывали, но держали нас в постоянном напряжения, кружась над нашими головами.

Примерно через десять минут на сцене появились шесть наших «Зеро», вылетевших из Бука. Они яростно накинулись на американцев, сделав на них несколько заходов. Но бомбардировщики противника «Б-24», судя по всему, были как будто неуязвимыми и продолжали свой хоровод над нами.

В конце концов американцы ушли, а наши истребители продолжали прикрывать наше движение на юг до наступления темноты.

Сбросив ход до малого, мы уже приближались к неведомым рифам и банкам вокруг Чойсела, когда радисты приняли срочное радиосообщение из Рекаты: «Четыре крейсера и несколько эсминцев противника замечены у входа в порт Рекаты».

Я даже застонал от злости. Наши перегруженные эсминцы, вынужденные следовать малым ходом из- за отсутствия точных карт, могут стать легкой добычей для столь мощного соединения противника.

Пока я обдумывал создавшуюся обстановку, с «Хамакадзе» промигал сигнальный фонарь: «Отходим мористее для поддержания скорости 24 узла до получения более полных данных о противнике».

Мы отвернули от побережья, взяв курс на север, где радары противника могли нас засечь с гораздо большей легкостью, чем на фоне берега. Действительно, мы не успели пробыть на новом курсе и десяти минут, как радиоперехват показал, что самолеты-разведчики противника уже заметили и сообщили об изменении нашего курса. Оставалось решить, что нам делать в подобном положении.

Карты показывали, что противник еще находится на расстоянии 30 миль. Должны ли мы вернуться под прикрытие берега, чтобы исчезнуть с экранов американских радиолокаторов? Попытаться пройти вдоль берега и атаковать противника? Но, атакуя, мы сможем в лучшем случае выбить из строя пару кораблей противника. А что потом?

Размышления снова прервал сигнал с «Хамакадзе»:

«Приказ из Рабаула немедленно возвращаться на базу, не вступая в бой. Возвращаться со скоростью 30 узлов».

Я облегченно вздохнул. Около полуночи мы взяли курс обратно на Рабаул, куда прибыли во второй половине дня 23 августа.

Через два дня мы снова вышли к Рекате. Стояла туманная погода и под ее прикрытием мы надеялись прорваться к цели своего похода. С наступлением темноты видимость падала до нескольких сот метров.

Когда мы прибыли к острову Сант-Изабелла, погода была столь же пасмурной. Поскольку противника в районе не было, нам было бы желательно, чтобы погода улучшилась. Со скоростью 6 узлов мы шли мимо рифов и мелей у входа в Рекату, останавливаясь каждые 100 метров для производства промеров глубин. Работа была столь же нервной, как и ожидание противника. Мы ковырялись около двух часов, пока не заметили тусклого сигнала с берега, показывающего нам путь подхода к причалам. В итоге всем трем эсминцам удалось протиснуться в узкую гавань.

В час ночи 25 августа мы начали разгрузку. Несколько сот солдат ожидали на затемненном причале приказа подняться на борт. Напряженное молчание ночи было внезапно нарушено ревом моторов двух американских бомбардировщиков, выскочивших из темноты на высоте наших мачт и скрывшихся в низкой облачности. Сброшенные ими бомбы стали рваться вокруг, поднимая огромные столбы воды и ила.

К счастью, прямых попаданий не было, а весь инцидент послужил быстроте разгрузочных работ. Как только палубы были очищены от грузов, по сходням на борт хлынули солдаты.

Было еще темно, когда вышли в обратный путь. На этот раз пришлось лавировать между рифами без остановки. Все обошлось и в 02:30 мы вышли в открытое море, увеличив скорость до 30 узлов. Все ожидали снова появления самолетов противника.

Через час после нашего выхода в открытое море начался рассвет. Мы шли вдоль побережья Чойсела. Прошел еще час и мы достигли Бугенвильского пролива. И в этот момент появились американские самолеты!

К счастью, мы заметили их приближение, и у нас было время рассредоточиться, укрывшись дымовой завесой. «Хамакадзе» и «Минацуки» увеличили ход до 35 узлов. Мой «Сигуре» — до 30. На этот раз вражеских самолетов было около дюжины, и казалось, что они налетают со всех сторон. Наши орудия вели непрерывный огонь, но попаданий заметно не было. Отчаянно маневрируя, я снова обратил внимание как плохо «Сигуре» слушается руля.

Налет продолжался около 5 минут. «Сигуре» снова повезло. Ни одна бомба не упала даже вблизи эсминца.

Выйдя из дымовой завесы, мы увидели впереди в 3000 метрах два других эсминца. Я сразу заметил, что с «Хамакадзе» приключилась беда. Эсминец неуверенно держался на курсе. На его полубаке бушевал пожар. На «Минацуки» все на первый взгляд выглядело нормально.

«Сигуре» приблизился, и с «Хамакадзе» передали флагами: «Прямое попадание в полубак. 36 убитых. Скорость упала до 20 узлов. Предполагаю направиться в Шортленд. Мияцаки».

Шортленд был нашей ближайшей базой всего в 30 милях. Но кораблям там было находиться очень опасно, поскольку база не имела никакого воздушного прикрытия. Я приказал передать на «Хамакадзе»: «Капитан 1-го ранга Хара возражает против вашего решения. База на Шортленде небезопасна. Вернемся в Рабаул на 20 узлах. В случае необходимости буду вас буксировать».

Мияцаки согласился с моим предложением. На «Хамакадзе» потушили пожар, и мы все вместе продолжали движение на север. И хотя мы шли агонизирующе медленно, но добрались до Рабаула. Самолеты противника больше не появлялись.

Сотни людей сгрудились на причалах, приветствуя наше возвращение и восхищаясь тем, что колонну эсминцев возглавлял старенький «Сигуре», который в принципе должен был стать первой жертвой любого налета, а не новейший быстроходный «Хамакадзе».

Мне было жаль Мияцаки, когда на следующий день мы встретились в штабе. Блестящий моряк и превосходный командир различными соединениями эскадренных миноносцев — он считался, несмотря на относительную молодость, первым кандидатом на присвоение адмиральского звания. Но ныне для него наступила какая-то пора невезения, когда в каждом бою эсминцы его дивизиона получали повреждения. Сегодня в ремонте стояли все три эсминца: «Юкикадзе», «Исокадзе» и «Хамакадзе», а это, естественно, отдаляло получение адмиральских погон. Мияцаки выглядел расстроенным и угнетенным.

Однако адмирал Иджуин радушно его приветствовал, протянув листок бумаги.

— Читайте, Мияцаки, и радуйтесь, как вам повезло! Мияцаки прочел и с печальной улыбкой передал листок мне. Это была радиограмма с Шортленда, говорящая о том, что база подверглась мощному удару с воздуха.

— Спасибо, Хара, — сказал Мияцаки, пожимая мне руку. — Если бы я не послушался вас, «Хамакадзе» уже наверняка был потоплен. Вы спасли и меня, и мой экипаж.

Через четыре дня адмирал Иджуин вызвал меня и командира «Сигуре» к себе в штаб. Командующий эскадрой выглядел задумчивым и неуверенным.

— Вашему «Сигуре» придется в одиночку совершить поход в Тулуву, — после минуты молчания сказал он. — Мне совершенно не доставляет удовольствия возлагать на вас подобную задачу, но все остальные эсминцы под моим командованием будут продолжать эвакуацию Рекаты. «Сигуре» выбран для самостоятельных действий именно потому, что на его борту находитесь вы, Хара. А мы знаем, что только вам подобная задача по плечу.

Я ответил, что для меня и Ямагами большая честь, что нашему одинокому эсминцу поручается решать задачи целого дивизиона.

Адмирал Иджуин очень обрадовался подобной нашей реакции. Он долго жал нам руки, напомнив, что наш «Сигуре» уже заслужил на флоте прозвище «Несокрушимого».

В Тулуву, на северной оконечности мыса Глостер острова Нью-Британия, японцы имели небольшую авиабазу. Хотя противник и обладал теперь превосходством в воздухе в этом районе, авиабаза в Тулуву