под убийственный перекрестный огонь с американского тяжелого крейсера «Сан-Франциско» и эсминцев и погиб почти со всем экипажем. «Сан-Франциско» еще вел огонь по «Акацуки», когда сам попал под огонь подошедшего линкора «Киришима», который вскоре, однако, вынужден был покинуть район боя, подчиняясь приказу адмирала Абе.

Между тем, эсминец «Юдачи», перерезав вражескую колонну, увидел следующий с ним параллельным курсом американский крейсер. Эсминец выпустил в него 8 торпед, но промахнулся. Крейсер обрушил на него всю мощь своего артиллерийского огня. Капитан 2-го ранга Киккава считал, что ему пришел конец, но в этот момент над крейсером противника поднялся огромный столб пламени, видимо, от попадания торпед.

Когда был потоплен эсминец «Акацуки», следовавшие за ним два японских эсминца пошли в яростную атаку на американские крейсеры «Сан-Франциско» и «Портленд», которые встретили их убийственным огнем.

Воспользовавшись суматохой, непредсказуемый «Юдачи», выскочив из темноты со стороны нестреляющего борта американского крейсера, выпустил в него восемь торпед и сам попал под огонь американских эсминцев, получив тяжелейшие повреждения.

А мой «Амацукадзе» шел на север к нашему подбитому линейному кораблю «Хийя». Стояла странная тишина. Вдали сверкали вспышки выстрелов, но было уже невозможно определить, кто с кем сражается. Единственным кораблем, который еще можно было опознать по пожару, полыхающему на палубе, был линкор «Хийя». И я решил присоединиться к нему. Я запросил радиорубку: не было ли каких-нибудь важных сообщений.

Радисты ответили отрицательно, добавив, что они вообще не слышат флагманского линкора. Видимо, на нем вышли из строя все средства связи.

Я взглянул на часы. Было 13 минут первого ночи. Вспышка вдали показала, что там горит еще какой- то корабль. Позднее выяснилось, что это был «Юдачи». Пока я наблюдал это зарево, прямо передо мной из темноты появился силуэт большого корабля. Чтобы избежать столкновения лейтенант Мацумото резко положил руль право на борт. Казавшееся неизбежным столкновение удалось чудом избежать.

Что это был за корабль? Мы прошли мимо него настолько близко, что я не смог охватить взглядом весь силуэт. Над нами просто проплыла темная громада борта. Какой-либо активности на его палубе заметно не было. Не было видно и артиллерийских башен, но это было явно не торговое судно. Почему-то этот вышедший тьмы корабль напомнил мне «Джингей» — плавбазу наших подводных кораблей. Но как «Джингей» мог сюда попасть? Но уже через мгновение я понял, что это вовсе не «Джингей», а, скорее всего, какой-то из кораблей противника.

Я приказал комендорам и торпедистам приготовиться к бою. Командиры артиллерийской и минно- торпедой боевых частей Миеси и Шимицу немедленно доложили о своей готовности. Но в последний момент я снова заколебался. А вдруг это кто-нибудь из своих?

В отчаянии я приказал включить прожектора и сразу же увидел, что таинственный неопознанный корабль является американским крейсером. И немедленно приказал открыть огонь.

Мы выпустили последние 4 торпеды (из 16 имеющихся на борту) и открыли огонь первый раз за время этого боя из всех шести 127-мм орудий. К нашему удивлению, противник не отвечал.

Примерно через 20 секунд после начала стрельбы мои акустики обнаружили четыре мощных подводных источника звука. Я затаил дыхание, ожидая взрывов. Прошло еще 10 секунд, но никаких взрывов не случилось, но «Амацукадзе» тяжело закачался с борта на борт. И я понял, какую глупость сам и совершил.

Каждая японская торпеда имела специальное предохранительное устройство, предотвращающее взрыв в пределах 500 метров от места выпуска торпеды, а наша цель находилась менее, чем в 500 метрах от «Амацукадзе». Я выругал себя. В спешке и суматохе я упустил стопроцентную возможность отправить американский крейсер на дно.

За первой ошибкой, как известно, всегда следует и еще одна. Так случилось и со мной. Злясь на самого себя, что попусту истратил последние торпеды, я забыл отдать приказ выключить прожекторы.

Между тем, американский крейсер, по которому мы продолжали вести огонь, горел по всей длине корпуса. Это был тяжелый крейсер «Сан-Франциско», и наша встреча в темноте, видимо, произошла после того, когда погибли адмирал Каллаган вместе с командиром крейсера и офицерами своего штаба. Артиллерийские башни, чье отсутствие так сбило меня с толку, были сметены с «Сан-Франциско» 14- дюймовыми снарядами нашего линкора «Киришима».

«Сан-Франциско» не отвечал на огонь, но снаряды падали вокруг «Амацукадзе». Опьяненные боем и горя желанием прикончить противника, мы не обращали на это внимания. Я тоже не отрывал глаз от пылающего американского крейсера и это была моя третья ошибка.

Через грохот орудий я услышал крик сигнальщика Ивата с его наблюдательного поста над мостиком:

— Командир! Еще один крейсер режет нам курс. Пеленг 70 с левого борта!

Я резко повернулся в указанном направлении и увидел еще один крейсер противника. На какое-то мгновение я застыл от ужаса, а потом скомандовал:

— Закрыть прожектора! Прекратить огонь! Ставить дымзавесу!

Я еще не успел закончить команду, когда залп нового противника (это был американский крейсер «Хелена») накрыл мой эсминец. Два снаряда рванули у самого борта. Я напряг спину и вцепился в ограждение мостика. Взрывом меня чуть не выбросило за борт, грохот оглушил. Я еле устоял на ногах. Но мысль работала четко, и я понял, что не ранен. Я увидел бледное лицо Ивата и его неестественную позу. Сигнальщик как бы висел не дальномере.

— Ивата! — крикнул я. — Что с тобой? Он не отвечал и не шевелился. Тут я заметил, что кровь течет из его пробитой осколками головы, капая на настил. Мой лучший сигнальщик был убит наповал! Снаряд, видимо, взорвался на дальномерной площадке.

Я наклонился к переговорной трубе и вызвал лейтенанта Шимицу. Но ответа не было.

— Радиорубка! — закричал я. — Доложите обстановку!

Гробовое молчание.

Второй снаряд пробил борт эсминца чуть ниже мостика и взорвался в радиорубке, убив всех находящихся там.

«Амацукадзе», совершая разворот вправо, неожиданно пошел на полную циркуляцию.

— Корабль не слушается руля! — доложил штурман Мацумото.

Из-под мостика, очевидно из радиорубки, вырвалось пламя. А над нами зависли осветительные ракеты. «Хелена» явно намеревалась нас прикончить.

Прибежавшие на мостик рассыльные доложили, что вышла из строя вся гидравлическая система корабля: башни не вращаются, рулевая машина не работает.

Приятно было узнать, что машины эсминца не пострадали. Целыми остались и цистерны с топливом.

Между тем, «Амацукадзе», совершив полную циркуляцию, пошел на второй круг. Снаряды с «Хелены» продолжали падать вокруг нас, осыпая эсминец осколками. Наши орудия молчали, торпеды были израсходованы. Мы были беспомощны как овечка, которую повели на бойню.

К счастью, противник не имел намерения с нами покончить. Огонь стал ослабевать и вскоре прекратился совсем.

Посланный вниз капитан-лейтенант Мацумото доложил, что рули переведены на ручное управление. Гидравлика полностью вышла из строя.

Для устранения некоторых повреждений неплохо было бы остановить машины. Останавливать эсминец в такой близости от противника было, конечно, очень опасно. Но «Хелена» полностью прекратила огонь, и мы ее визуально больше не видели. Позднее я узнал, что в темноте «Хелена» нарвалась на три наших эсминца: «Асагумо», «Мурасаме» и «Самидаре», которые вместе с «Юдачи» и «Харусаме» составляли авангард нашего соединения, но разошлись с ними, запутавшись в адмиральских приказах по маневрированию. Открыв яростный огонь по американскому крейсеру, вовремя подошедшие эсминцы спасли нас от гибели.

«Хелена», пораженная торпедой с «Мурасаме», получила смертельный удар. Каким-то чудом крейсер продержался на плаву еще несколько часов, а затем затонул.