когда я пошла в школу. Учителями у нас тогда были Иван Матвеевич и Лидия Ивановна Власовы. Любознательного, озорного весельчака Есенина они любили, хотя и держали 'в строгости'. Пожалуй, мало кто больше в школе стоял в углу, чем Есенин. Дома он занимался меньше нас, но отвечал в школе много лучше остальных ребят. Большой интерес был у него к чтению. Книги он доставал и в школе и у отца Ивана. К окончанию школы порядочно было у него и своих книг. Имел он отличную память и много стихов знал наизусть'. Кроме Власовых, в школе был еще законоучитель, отец Иван, священник константиновской церкви Смирнов. Многие годы провел он в Константинове. Крестьяне относились к нему с уважением. 'Невысокого роста, с крупными чертами лица, с умными черными глазами, он так хорошо умел ладить с людьми, что не было во всей округе человека, который мог что-нибудь сказать плохое об отце Иване', - вспоминает Е. А. Есенина.
Школьные товарищи Есенина отмечают, что Смирнов религиозной фанатичностью не отличался, относился к деревенским ребятам, посещавшим школу, отзывчиво и заботливо.
Нам довелось встречаться с теми, кто занимался в Константиновском училище в те же годы, что и Есенин. Все они - и Николай Петрович Калинкин, и Павел Михайлович Любушкин, и Кузьма Васильевич Цыбин, и Клавдий Воронцов, и двоюродная сестра поэта Анна Ивановна Власова - говорили о том, что Есенин занимался легко, как бы шутя, и по праву считался способным учеником.
Окончил школу Сергей Есенин с похвальным листом. Сохранился 'список учащихся Константиновского училища Рязанского уезда, подвергнутых испытанию при окончании в оном курса в мае месяце 1909 года'.
Из одиннадцати учеников испытания на 'пять' выдержали четыре человека, в том числе Есенин.
Н. П. Калинкин, занимавшийся вместе с Есениным четыре года, отмечает, что 'и учителя, и мы, ученики, любили Есенина за его прямоту и веселый нрав, был он среди нас, как говорится, первый заводила, бедовый и драчливый, как петух'. Другой однокашник Есенина, К. В. Цыбин, рассказывает:
'Помню, как-то раз в начале зимы, во время большой перемены Есенин увел нас всех кататься на льду реки. Село наше стоит на высоком, холмистом берегу Оки, и, пока мы добрались до реки, прошло порядочно времени. Увлеченные катаньем, мы не только не заметили, как прошла большая перемена, но прокатались еще добрых тридцать минут и вернулись к концу урока.
Учитель спрашивает нас:
- Где это вы, голубчики, были?
- На реке. На льду катались, - отвечаем мы нестройным хором.
- Вот молодцы! Кто же эту затею выдумал?
Молчим. Переглядываемся. Никто не хочет выдавать товарища.
- Так кто же из вас такой храбрый? А? - вторично спрашивает учитель.
- Это я их увел, - говорит, улыбаясь, Есенин.
Даже в эту минуту он не в силах был скрыть свою веселую, добродушную улыбку.
- Ну что ж, - говорит учитель, - всех, и зачинщика, и соучастников, всех без обеда.
И верно, после уроков всех нас оставляют в школе. Учитель пишет на доске несколько предложений.
- Вот когда так же хорошо перепишете все это в свои тетради, я вас отпущу домой.
Проходит немного времени, и первым к столу с тетрадью подходит Есенин.
- Молодец, хорошо, - говорит учитель. - Но ты ведь зачинщик, так что страдай, жди остальных.
Наконец все написали. Проверив тетради, учитель уходит. Есенин подбегает к доске, берет мел и быстро пишет несколько стихотворных строк. Мы стоим, разинув рты. А он уже с веселым шумом первый выбегает из класса. Мы гурьбой за ним...'
Но не только о похождениях 'деревенского озорника' помнят школьные товарищи Есенина. Н. П. Калинкин рассказывал, что Есенин был одарен ясным умом, отвечал на уроках бойко, особенно когда декламировал стихи Некрасова, Кольцова, Никитина.
Все сверстники Есенина единодушно признают, что уже в школьные годы он был заядлый книголюб и его почти всегда можно было видеть с какой-нибудь книгой[*].
[* 'По внешнему виду Есенин тогда мало чем отличался от прочих константиновских ребят, - вспоминает Сергей Николаевич Соколов, встречавшийся с ним в Константинове с 1910 года. - Ходил он обычно в белой длинной рубахе, с открытым воротом. В руках или под рубахой у него почти всегда была какая-нибудь книга. Это последнее обстоятельство выделяло его среди сверстников' (цитируется по авторизованной записи беседы с С. Н. Соколовым в Константинове летом 1956 года).]
Позднее Есенин говорил, что 'книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением, как во многих других избах. Насколько я себя помню, помню и толстые книги в кожаных переплетах'.
Жадность молодого Есенина до книг - а он ухитрялся читать не только днем, но и ночью, с коптилкой, - доставляла много беспокойства его матери. 'Я вот смотрю, - говорила Татьяна Федоровна, обращаясь к сыну, - ты все читаешь и читаешь, брось ты свои книжки, читай, что нужно, а попусту нечего читать'. И добавляла при этом: 'Вот так в Федякине (соседнем селе. - Ю. П.) дьячок очень читать любил, все читал, читал и до того дочитался, что сошел с ума'. При всей глубокой любви к матери 'бросить свои книги' Есенин не мог. Когда летом 1911 года он впервые ненадолго приехал в Москву к отцу, то, возвращаясь, захватил с собой более двадцати книг, купленных им в городе. В юношеских письмах к Г. Панфилову Есенин упоминает имена Гоголя, Чернышевского. Он зачитывался стихами Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, знал на память почти все 'Слово о полку Игореве'.
Поэт Николай Полетаев рассказывает о встрече с Есениным в 1918 году:
'Говорили мы с ним о литературе. Я спросил его, чем он сейчас больше всего интересуется.
- Изучаю Гоголя. Это что-то изумительное!
Есенин даже приостановился, а потом неподражаемо прочел на память несколько гоголевских фраз из описаний природы.
Передо мной, - замечает Полетаев, - вырос человек, до самозабвения любящий красоту русского слова'.
Родная природа и книга уже в школьные годы формировали сознание деревенского подростка.
'В бога верил мало, - писал Есенин о годах детства в автобиографии. - В церковь ходить не любил. Дома это знали и, чтоб проверить меня, давали 4 копейки на просфору, которую я должен был носить в алтарь священнику на ритуал вынимания частей. Священник делал на просфоре 3 надреза и брал за это 2 копейки. Потом я научился делать эту процедуру сам перочинным ножом, а 2 коп. клал в карман и шел играть на кладбище к мальчишкам, играть в бабки'.
Односельчане вспоминают, что с '10 - 11 лет Сергей уже смотрел иначе на религию, начал отлынивать от церкви и вместо того, чтобы идти в церковь, бегал с ребятишками на реку купаться... С этих же, приблизительно, лет он перестал носить крест и к прозвищу Серега Монах прибавилось еще другое прозвище - Безбожник'[*].
[* Об этом же сообщает и К. Воронцов, который вспоминает, что еще в 1912 - 1914 годах Есенин 'скинул с себя крест и не носил его, за что его ругали домашние, а если кто его называл 'безбожником', несмотря па то, что это слово в тогдашнее время было самым оскорбительным, он усмехался и говорил 'дурак' (Воспоминания о Есенине. 1926. Рукописный отдел ИМЛИ имени Горького).]
* * *
Благотворное влияние на будущего поэта в юные годы оказала его мать. 'С ранних детских лет, - вспоминает А. А. Есенина, - мать наша приучала нас к труду, но не заставляла, не неволила и к неумению нашему относилась очень терпеливо. Помню, как она приучала меня полоть в огороде картошку. Уходя на огород, не звала меня с собой. Через час-другой я сама прибегала за чем-нибудь и вертелась около нее. Вот тут-то она и скажет: 'А ты рви травку, рви. Видишь, вот это картошка. Ее нужно оставлять, а траву рвать, а то она не дает никакого хода картошке'. И невольно принимаешься за работу... За вырванную случайно картофельную плеть мать никогда не ругала, а спокойно говорила: 'Ну что ж, бывает'. После вынужденной почти пятилетней разлуки с сыном Татьяна Федоровна стала относиться к нему с еще большей заботой и любовью. 'Когда Сергей, .одевшись в свой хороший, хоть и единственный, костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника. - Ю. П.), мать не отрывая глаз смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить', - вспоминает Е. А. Есенина.
