— Тогда примчится целый взвод из комендантской роты, и все равно будете ночевать на гауптвахте.

— А этих вот не заметут? — показал в зал рукой Ветишин.

— Этих нет, потому что они тут свои, здешние, одеты в «гражданку» и распорядок не нарушают.

— Черт, зря приехали. Но думаю, что по рюмке коньяка и мороженому мы употребить успеем. Делаем заказ на всю компанию, — произнес Острогин.

— Коньяк и вино военным не подаем, — строго заявила буфетчица.

— Но они ведь такие же военные, как и мы, по крайней мере, большинство из них.

— Ну и что? У них на лбу это не написано, а кто вы такие, я прекрасно вижу.

— Тогда шампанского! Три бутылки! — царственным жестом произнес «граф» Острогин.

— Никакого спиртного. Кофе, лимонад, сок, чай. Мне из-за вас неприятности не нужны.

— Что ж, раз кутеж не удается, милая девушка, каждому стакан сока, кофе и по две порции мороженого, — вздохнул Ветишин.

— Всегда так! Штабным и тыловым радости и прелести жизни, а пехоте одно дерьмо и грязь! — негодовал граф Острогин.

— Вот-вот, «со свиным рылом и в калашный ряд» полезли. Не в свои сани сесть пытаемся, — подвел я итоги. — Нам же сказано было полковником из штаба армии, что в «воюющей армии выходных не бывает»! А тут не армия, а глубокий тыл. Мы чужие на этом празднике жизни.

На нас, действительно, многие косились и бросали хмурые почти презрительные взгляды, никто из женщин нам не улыбался.

— Очень хочется драки. Желаю кому-нибудь набить физиономию, еще лучше, чтоб не лицо было, а «морда»! Ох, как я зол! Как я замечательно зол! — прорычал Острогин.

— Да!

И чтоб с выбитыми витринами, поломанными столами и стульями, визжащими тетками, — восторженно поддержал его Ветишин.

— Ну просто вестерн! «Дикий запад», — усмехнулся Марасканов. — Ребята, вы что охренели, у меня замена на носу, дайте уехать спокойно через два месяца. Потом опять приходите и все вокруг крушите.

Скушав по четыре порции мороженого, залив его чашечкой кофе, множеством стаканов сока и лимонада, трезвые и сердитые, мы отправились к выходу, где столкнулись лицом к лицу с патрулем.

— Здравствуйте, товарищи офицеры! — остановил нас майор, начальник патруля. — Предъявите, пожалуйста, документы.

Все машинально похлопали себя по карманам, переглянулись и дружно засмеялись. Документов ни у кого не оказалось. Как правило, удостоверения и партбилеты лежали в сейфе у ротного, а служебные загранпаспорта по прибытию в полк сдавали в строевую часть.

— Могу показать жетон с личным номером, — улыбнулся я самой приятной улыбкой.

— Что ж, покажешь его коменданту. Следуйте за мной.

— За что? — угрюмо спросил Грымов.

— За нарушение формы одежды, самовольное убытие из своего гарнизона и отсутствие документов. Вы из какого полка сюда прибыли?

— Да нет, мы не из полка, мы марсиане, — усмехнулся Острогин. — Вдобавок завербованные ЦРУ, а еще и Ахмад Шахом.

— Ну-ну. Шутить будете в другом месте. Я же сказал: на выход! — строго приказал майор.

— А мы и так выходим, — успокоил его Игорь. — Шли себе, не скандалили, не шумели, скромненько так. Ведь, правда, ребята, хотели по-хорошему?

— Правда, он нас даже уговаривал, что драки сегодня не нужно, — кивнул я в сторону Марасканова.

— Вы это на что намекаете? — Высокий лоб майора покрылся легкой испариной. — Патрульные, постойте тут, не выпускайте их, я сейчас.

И начальник патруля метнулся к телефону у стойки бара.

Мы молча вытеснили обоих солдат из кафе, и Эдуард обратился к ним:

— Ребята, отойдите в сторону и не дергайтесь, а то замолотим. Стойте молча пять минут, ведь ни нам, ни вам лишний шум ни к чему.

Солдаты были растеряны и явно напуганы. Два щупленьких бойца против пяти офицеров, среди которых трое выглядели внушительными громилами. Силы были явно не равны.

— Да мы ничего, понимаем, конечно, это все майор.

— Вот и хорошо, что такие понятливые, челюсти, руки ломать не придется! — похлопал Острогин худощавого солдата по плечу. — Счастливо оставаться, привет начальнику.

Зайдя за угол, Эдик рявкнул:

— Ходу! Бежим, а то облаву устроят и КПП перекроют. А по тропам ночью не пройти: либо часовые подстрелят, либо на минное поле наткнемся.

Пробежав триста метров, мы приблизились к первому посту. Дневальный сидел на камне и задумчиво курил, глядя куда-то вдаль, в сторону мерцающего огнями Кабула. Спокойно пройдя мимо него, мы вновь быстро побежали. У второго поста маячил дежурный и весь состав наряда. Темнота сгущалась с каждой минутой. Прапорщик-азиат попытался преградить нам дорогу:

— Товарищи офицеры, ви куда пошоль?

— Не лезь, уйди в сторону, а то опоздаем на трамвай, тогда на твоем топчане спать будем, — пообещал ему Острогин, отодвигая служаку в сторону, и мы вошли в приоткрытые ворота.

— А-а-а, — задумчиво почесал затылок прапорщик и затем заорал нам вслед:

— Какой — такой трамвай, панимаешь! Дорогой, тут и рельсы сапсэм нэт! Пошутили, панымаю, да?

— Нет, не пошутили, сейчас рельсы проложим, и он придет. Только никому не говори, что мы на трамвае укатили! Особенно тем, кто нами будет интересоваться. А то как-то нехорошо: выпустил ночью к «духам» за пределы гарнизона неизвестных офицеров. Не порядок! — ответил Серж.

— Стой! Стрелять буду! Мать вашу!

— Я те стрельну! И маму не трогай! Гранату сейчас брошу — всю жизнь на аптеку работать будешь! Не было никого! Понял? У, ишак бухарский… — рявкнул Грымов.

— Чего ж не понять? Ясно… — притих прапорщик.