— Это по причине природной тупости! Учебку закончить надо было! Тогда попал бы в Афган попозже, эх ты, селянин! — усмехнулся Степан.

Идем, переругиваемся, только Гасан помалкивает. Хороший парнишка пришел к нам в роту. Он прибыл в декабре, с последней партией молодого пополнения. Другие командиры рот взять дагестанца к себе отказались, а Сбитнева никто не спрашивал — только назначен на должность. Кумык Муталибов оказался тихим, спокойным человеком, даже очень спокойным для жителя Дагестана. Володя произвел его в сержанты. Пока что справляется, лишь бы не сбили с толку земляки.

— Гасан! Возьми у Царегородцева мешок, надо торопиться! Сильно отстаем от роты, — прикрикнул я.

Вон уже нас комбат догоняет. — подумал я про себя. — Опять начнет придираться и насмехаться, мол, рота без капитана Кавуна дохнет и деградирует. Вначале сам Ивана травил и третировал, а теперь после его замены возводит его на пьедестал и греется в лучах чужой славы.

— Парни, скорее, скорее, не отставать! Остапчук, не прибавишь шаг — верну тебе бронежилет и каску!

Хныканье только усилилось, но скорость движения нисколько не увеличилась. Я снял тельняшку, кроссовки, засунул шмотки в мешок и пошел голым торсом и босиком. Зачем получать лишний выговор?

Вот и Подорожник, идет и сияет.

— О, комиссар! Что авианосец утонул? Ну, ты прямо как с кораблекрушения: почти голый, босой, но с пулеметом! Улыбнись — фотографирую! — и он, вынув из куртки фотоаппарат, сделал снимок.

— Спасибо, но зачем такое внимание и забота? — попытался съязвить я. — А, вообще, первая рота — это лучший корабль в вашей флотилии.

— Не стоит благодарности. Это для документальности выговора. Скажем так, почти для протокола.

— Какого выговора? За что?

— За отсутствие бронежилета и каски.

— Какого, к дьяволу, бронежилета, какой каски? Зачем они мне, только мобильность сковывают. А каска — это консервная банка на голове. Толку от нее никакого, лицо ведь открыто.

— Носи каску с металлическим козырьком.

— У-У-У- взвыл я от злости.

— Бери пример с капитана Лонгинова! — продолжал ухмыляться Подорожник.

— У него здоровья — на семь мамонтов, — простонал я.

— Для повышения физической кондиции будем проводить ежедневно зарядку с офицерами в бронежилетах. Уговорил!

Тьфу ты, черт! Еще издевается.

Комбат ушел дальше, а я быстро обулся, натянул тельняшку и вновь подхватил автомат Остапчука.

— Бегом, гад! Скоро уже замыкание полка, состоящее из разведчиков, нас нагонит. Броня уедет, пешком до Кабула пойдешь!

Техника медленно ползла по шоссе, направляясь к Кабулу. Я и Острогин сидели на башне, жевали галеты и болтали на разные вольные темы.

— Серж, вот подумай, неделю бродили вокруг Пагмана и ни одного «духа». А ведь их тут должно быть много, как китайцев в Шанхае.

— Это точно, в прошлый раз даже по кавалеристам стреляли. В этот раз тишь и благодать. Спрятались…

— «Зеленые», наверное, информацию «духам» слили, операция ведь совместная, — предположил я.

— Это точно. Как «царандой» на боевых вместе с нами, так либо засады, либо «пустышка».

— Нет, есть одна организация у афганцев хорошая — полк спецназа госбезопасности. Мы с ними в октябре-ноябре прошлого года три раза работали, помнишь? Особенно усатый комбат у них молодец!

— Отлично помню. Это тот, чья кепка у тебя на тумбочке лежит, да, Ник?

— Ага. Отличный мужик, Абдулла! Иван Кавун ему финку подарил, а он нам гору консервов! Мы кепками махнулись на память.

— Что-то ты ее не носишь? Боишься, что опять попутают с «духами»? Не бойся, Грошикова в роте уже нет, невзначай по тебе стрелять не кому. Ты теперь в полной безопасности. Если авиация не засомневается, что ты свой — будешь цел и невредим. В маскхалате, афганской кепке, бородатый, но с русской мордой — вот какой замечательный портрет замполита!

— И так выговор за выговором от Подорожника за внешний вид. А если еще кепку с афганской кокардой нацепить, то он сразу взорвется, и я погибну от его ядовитой слюны.

— Что, опять досталось? — поинтересовался Ветишин. — Кстати, а где мой подарок? Где мои ботиночки?

— Сережка! Они скоропостижно скончались, иначе умер бы я вместо них. Пали смертью храбрых в бою за Родину! Ноги почти отвалились под тяжестью прикрученных железяк, тогда я их снял и заминировал.

— Больше я тебе ничего не подарю.

— Да ладно, тебе, Сережа, вредничать. Я так измучился в бахилах, ты просто представить себе не можешь как. Одел с горя кроссовки, затем шел босой. Меня догнал комбат и опять издевался.

— Каков итог? Взыскание? — поинтересовался Острогин.

— Увы. Опять! — вздохнул я.

Откуда-то снизу раздалось негромкое: «А я бы три наряда вкатал».

— Эй, там, на «шхуне», кто вякнул про наряды? — прикрикнул я на солдат.

— Это я, рядовой Сомов. Олег Викторович.

— А-а, москвич. Ты, как и все жители нашей столицы, очень умный и разговорчивый, даже несмотря на свой юный возраст. Слушай, клоун, сиди и помалкивай.

— А откуда вы узнали, товарищ замполит? — осторожно поинтересовался солдатик.

— Обращаться надо «товарищ лейтенант». Сомов, это тебе понятно? Лей-те-нант!

— Понятно.

— А что «откуда я узнал»?

— Что я клоун.

— На роже у тебя написано. Большими буквами: «Я КЛОУН».

— А-а, — разочарованно протянул солдат. — Я думал, вы личное дело читали. Между прочим, меня в армию призвали из училища циркового искусства. Одного единственного забрили с курса. Жонглеры «закосили», дрессировщики заболели, а я как ни чудил — не прошло. Мне сразу сказали на призывной комиссии: работать под дурака можешь даже не пытаться, не поверим, ты же клоун. Пострадал я из-за искусства, из-за родной профессии.

— Сомов, хочешь тут выжить — шути через раз. Не каждый врубится в твои шутки, не все поймут юмора. Можно еще сильнее, чем от происков военкомата пострадать.

— Усек. Но куда же более жестоко?

— Для знакомства получи наряд на службу.

— За что?

— За юмор. Выбирай: дневальным по роте или выпуск четырех образцовых боевых листков.

— У-ф-ф! Ручка легче, чем швабра! Предпочитаю боевые листки.

— И сатирическая газета, — добавил я оброк.

— Не было такого уговора!

— Уже был! Оле-ег! Выбирай: замполит и фломастеры или старшина и швабра!

— Чувствую: попал я, бедолага, на крючок.

— Ты прав — попал! На огромную блесну или даже в сеть! «Москва», ты теперь наш человек!

— Никогда в жизни еще писарчуком не работал, не доводилось…

— Будем считать, что твоя биография пишется с чистого листа…