осторожно провел кончиками пальцев Леночке от плеча к поясу.
– Что случилось? – сонно спросила девушка.
– Да вот… – Дикулин почесал в затылке. – Думаю… Хочешь, я сделаю тебе массаж?
– Массаж? – с интересом приоткрыла один глаз антикварщица. – Массаж хочу.
– Отлично, – сразу почувствовал себя в своей тарелке Алексей. – Тогда расслабься. Полностью. Доверься мне, я не причиню тебе никаких неприятностей. Просто расслабься. Если что-то покажется лишним или не понравится – не говори «нет». Скажи: я хочу другого. Хорошо?
– Ладно, – согласилась Лена. – Но только непонятно, почему нельзя говорить этого слова из трех букв?
– Все очень просто… – Леша начал с привычной тщательностью разминать сухожилие над левой пяткой. – Дело в том, что, произнося это категорическое отрицание, человек весь подсознательно напрягается, готовится дать отпор. А это совершенно несовместимо с требованием полной расслабленности. При этом практически любую просьбу можно произнести иными словами, без лишнего напряжения.
– Надо же, какие тонкости! – удивилась девушка. – Ты просто профессионал, да и только.
Княжна Юлия вошла в гостиную быстрым шагом и тут же замерла, глядя на Андрея Муравьева – одетого в гражданское платье, загорелого, с выцветшими до белизны усами.
– Это вы, – наконец промолвила она.
– Да, Юлия, – кивнул он. – Я хочу пригласить вас в Академию Художеств, кузина. Там во дворе стоят два истукана, которые мне хотелось бы вам показать.
– Простите меня, Андрей, – покачала головой девушка, – но я не выдержала. Я была там во время выгрузки. Это… Это они. Те самые сфинксы.
– Я привез их, – просто сказал граф.
– Андрей… – Княжна подошла и взяла его за руки. – Значит, я действительно хранила верность именно тебе.
– Я знал, – кивнул молодой человек. – Я верил. Ты даже не представляешь, что это было! Сперва я искал среди песков, затем едва не вызвал на поединок какого-то местного ляха. Но сфинксов забрал за долги английский посланник, и мне пришлось искать золото на выкуп. Потом их едва не перехватил Шамполион, но во Франции началась смута, и его то ли ограбили, то ли посадили в Бастилию.[54] Потом никто не соглашался везти стражей смерти, и мне пришлось обыгрывать в карты итальянского капитана, дабы обязать его словом чести. Сфинксы не влезали в трюм – нам пришлось строить специальный причал и выпиливать часть борта, потом…
Княжна оборвала горячую речь молодого человека, наложив ему на губы свой тонкий пальчик с пронзительно-красным, как рубин, ноготком и, покачав головой, подвела итог монологу:
– Ты сделал это. Сделал. Наверное, теперь я, как честная девушка, обязана исполнить твое желание.
– Нет, – гордо вскинул подбородок офицер. – Я сделал это не для того, чтобы обязать тебя клятвой. Я сделал это, чтобы избавить тебя от обета!
– Молчи, глупый! – На этот раз молодому человеку на рот легла вся ладонь. – Молчи. Я давала обет, я должна исполнить твое желание. Нет, неправда. Я хочу исполнить твое желание. Ты понял? Хочу!
Граф Муравьев кивнул, и она убрала ладонь.
– Так чего ты хочешь, кузен? Если по-прежнему только поцелуй, то я готова одарить тебя им прямо сейчас. Или, может быть, ты хочешь большего? Ты хочешь большего, отвечай?! – потребовала княжна.
Мужчина, после некоторого колебания, кивнул еще раз.
– Тогда я должна подвергнуть тебя еще одному испытанию, – сжала девушка его ладони. – Испытанию терпением. Сейчас ты уйдешь и больше не покажешься здесь еще три месяца и двадцать четыре дня. Ты не станешь искать встреч со мной, не будешь меня видеть. Три месяца и двадцать четыре дня. Через сто пятнадцать дней у меня будет день рождения. Ты не должен приходить на этот праздник. Ты должен прийти на следующий день. На следующий день в этой самой комнате я стану ждать тебя с раннего утра. И если ты придешь, если ты не передумаешь, не откажешься, не выберешь другую, то я выполню любое твое – ты слышишь? – любое, совершенно любое твое желание. Любое! А теперь уходи. Уходи… – Она закрыла лицо ладонями. – Уходи, пока я не совершила какой-нибудь глупости!
Сфинксы, стражи врат мертвых из страны пирамид, заняли свои места на высоких гранитных пьедесталах только в апреле тысяча восемьсот тридцать четвертого года. В этот месяц у графа Андрея Николаевича Муравьева родился первый ребенок, и он привез полюбоваться новым памятником из окна кареты обеих женщин – жену Юлию и дочь Ольгу.
Зеленый «Москвич» с драной дверцей доехал до перекрестка за Гарболово, повернул налево, натужно разогнался, но уже через пару километров женщины застучали толстяка по плечу:
– Не туда, Сергей Салохович, не туда, назад!
Мужчина затормозил, развернулся, поехал в другую сторону, но километра через три сам ощутил, что ненавистный до дрожи в коленках запах стал удаляться. Он развернулся снова, поехал медленнее, всматриваясь вправо от дороги, и скоро заметил съезд. Толстяк повернул, петляя вместе с проселком между дотами, пока не скатился к небольшому лесному озерцу.
– Дальше, дальше, Сергей Салохович, – нетерпеливо сообщила остроносая соседка. – Он где-то дальше, совсем рядом.
– Не видите, Инга Алексеевна, дальше проезда нет? – заглушил двигатель спирит. – Дальше придется пешком.
– Скорее, скорее давайте, – потребовала Ольга. – Побежали.
Близость жертвы пьянила, вызывала нетерпение, желание добраться наконец до цели долгого пути и поставить последнюю точку.
В трех километрах от них, на песчаном берегу, Алексей Дикулин как раз заканчивал массаж. Лена лежала на спине, прикрыв бедра футболкой, а грудь – двумя одноразовыми носовыми платочками. Леша отпустил размятую руку, после чего тихо сообщил:
– Есть еще девять точек, которые требуется промассировать, но при работе с ними нужно быть особенно осторожным…
Дикулин наклонился к ее лицу, несколько раз поцеловал одно закрытое веко, затем другое, сдвинулся чуть ниже, скользя поцелуями по краю ее губ. Лена не выдержала, схватила его за затылок, прижала к себе, впившись в губы чуть ли не зубами, тело ее выгнулось. Правой рукой массажист двинулся вниз, к бедрам, ощутил влагу, почувствовал желание девушки, ее страстность… как вдруг антикварщица резко отстранилась:
– Стоп! Стоп, Леша, остановись.
– Что такое, Елена моя прекрасная… – пробормотал он, чувствуя, что вот-вот взорвется, однако девушка холодным и твердым, как гранитное надгробие, голосом потребовала:
– Убери свою руку.
Дикулин, тяжело дыша, отпрянул, уселся рядом, тряхнул головой, пытаясь отогнать страсть и успокоиться. В душе пульсировала острая обида: как, почему, за что? Почему именно сейчас, в последний момент? Она с ним играла, чтобы потом прогнать? Чтобы сделать это побольнее? Теперь ему хотелось уже не целовать девушку, в которую мгновение назад он был страстно влюблен – ему хотелось ее убить.
– Постой, Алексей… – Она, присев, схватила его за локоть. – Ты самый лучший, самый… Самый настоящий из всех, кого я встречала. И я хочу, чтобы именно ты стал моим мужчиной. Но только не сейчас. Я не могу сейчас. Я могу стать твоей только через два месяца и десять дней.
– Какая сказочная точность!
– Леша, Лешенька. Всего два с половиной месяца – и я соглашусь на все, чего ты только пожелаешь.
Дикулин вырвал у нее свой локоть, поднялся, подхватил у костра топор и исчез в тумане.
