— Как?

— Что «как»?

— Как лечилась? В ЛТП? У нее были приступы, сопровождавшиеся бредом преследования. Возможно даже — попытки суицида. Таких больных содержат в стационаре под наблюдением.

Масличкин тяжело вздохнул и, закрыв глаза, запрокинул голову. Выглядел он неважно.

— Ну, что ж, тогда я вам расскажу. Вы нашли способ избавить жену от принудительного лечения в профилактории. Наверно, это стоило вам немалых затрат. И договорились с врачом-психиатром об избавлении ее от алкогольной зависимости амбулаторно. Методы, которые он применял, вам известны?

— Мне — нет. А откуда вам известно то, что представляет собой, насколько я понимаю, врачебную тайну?

— А вы полагали, что, сняв ее за взятку с учета, сохраните это в тайне?.. Те, как сейчас принято говорить, нетрадиционные методы, а именно — кодирование, которое, возможно, пытался применить в лечении врач, в ее стадии оказались неэффективными: тяга к спиртному сохранялась, наверняка продолжались галлюцинации. И тогда он — или другой врач, вам это должно быть известно лучше — прибегнул к использованию ЛСД-25. Постепенно раскрепощая психику, он заставил ее осознать пагубность своей привычки, и через год она перестала пить, еще через пару лет ее сняли с учета. Будучи натурой творческой, она ощутила в себе нерастраченное дарование, возврат былых способностей и даже пыталась вернуться в театр. Но ее не приняли. Сослались на отсутствие вакансии скорее всего. На самом же деле причиной отказа послужило другое: и пела, и танцевала Наталья Масличкина уже плохо. Только никто не сумел бы убедить ее в этом, потому что в собственных глазах она была гениальной артисткой. Это пела уже не она. Это «пел» в ней, фигурально выражаясь, наркотик. Увы, избавившись от алкоголизма, она пристрастилась к другому зелью. Не получая очередной дозы, испытывала угнетенное состояние, зато когда находила порошок, пребывала в приподнятом настроении. ЛСД распространен и сравнительно недорог. Микроскопическая доза, которую иногда бывает достаточно вдохнуть или лизнуть, приводит к самым неожиданным сюрпризам. В среде творческих людей и даже по мнению некоторых наркологов ЛСД считается сравнительно безобидным препаратом. Знаете, Виктор Петрович, что такое нереализованная творческая личность? Знаете, не мне вам об этом рассказывать. Это — ядерная бомба! Самое большое количество шизофреников — среди творцов и преступников, но в отличие от последних первые не крадут и не убивают: все их отклонения и инстинкты находят выражение в предмете их творчества. Отнимите у артиста сцену, и он станет опасным. Ему срочно понадобится проявить себя в чем-то другом. Иногда они развивают бурную предпринимательскую деятельность, реже находят замену в семье, в воспитании детей. За те три года, которые ушли на лечение, Наталья Иосифовна «выпала из жизни». Да и жизнь, которую она знала плохо, все время проводя в театре и предаваясь бахусу, сильно изменилась. В предпринимательстве у нее не было нужды — достаточно, что вы занимались этим и неплохо обеспечивали семью. Оставалась Катя. Она занималась в музыкальной школе, имела абсолютный слух и подавала надежды, но в целом была ребенком таким, как все. Наталью Иосифовну, направившую на нее все свои нерастраченные дарования, это не устраивало — она решила сделать из ребенка «гения, Моцарта», отдать в колледж при консерватории, выставить на конкурс юных дарований… На себе испытав магическое действие «безвредного», как ей кто-то объяснил, ЛСД, в очередной период Катиной депрессии она добавила в ее питье или пищу незначительную дозу якобы раскрывающего творческие способности порошка — возможно, без ее ведома. И эффект не замедлил сказаться. Не знаю, как часто повторялась эта «подпитка» в дальнейшем. Возможно, это и было всего один раз или даже не было вообще, а Катя сама каким-то образом добралась до хранившегося в маминой шкатулке наркотика. Но даже один-единственный раз умышленного или неумышленного его употребления может вызвать явление эха, причем даже спустя продолжительное время. Тогда человек чувствует себя мотыльком, ему хочется взлететь. Или расстояние от перил балкона на шестом этаже до асфальта кажется ему мизерным — не больше одного шага…

Масличкин сидел неподвижно, обливаясь потом. Руки его дрожали. Першин выбросил сигарету в окно и замолчал, ожидая, пока он очухается от обрушившейся на него информации — либо неизвестной ему, либо той, которую он желал скрыть.

— Вы можете это доказать? — шевельнул губами Масличкин.

— Не знаю. В клетках ее мозга обнаружены некоторые гистопатологические изменения, которые не могли образоваться вследствие удара. Положим, их вызывает не только ЛСД и они не выходят за пределы допустимых. Но вот незаконное изъятие дискеты из картотеки психоневрологического диспансера назавтра после Катиной смерти свидетельствует о том, что причина этого «несчастного случая» вам или вашей жене вполне ясна. Вы не учли единой компьютерной системы, объединяющей все психоневродиспансеры и наркологические учреждения. НИИ психиатрии отслеживает и анализирует состояние всех поставленных на учет больных. Тем более назначения такого рода, как ЛСД. Ни один здравомыслящий врач не рискнет применять в лечении наркотик неофициально, если, конечно, он не хочет понести ответственность по статье 224, части 2 «Склонение к потреблению наркотических средств». Сколько, интересно, сейчас стоит выкрасть дискету?.. Впрочем, какое это имеет значение. Я не собираюсь ни обращаться в суд, ни тем более шантажировать вас.

— Зачем… зачем тогда вы мне все это рассказали? — воскликнул Масличкин.

— А разве вы не знали об этом?

— Нет… я — нет… честное слово, не знал… И о том, что ее лечили с помощью наркотика, не имел представления. — Виктор Петрович зажмурился, потряс головой, словно хотел освободиться от наваждения, и порывисто вышел из машины.

Першин на сей раз не пытался остановить его, зная, что никуда он не уйдет, и будет лучше, если он сам расскажет то, что сочтет нужным. Никаких других способов добиться откровенности от этого несчастного все равно не было.

Шел шестой час вечера. На севере сгущались тучи. Масличкин, пошатываясь, дошел до лесопосадки и опустился на бревно, приспособленное под скамью в отведенном для отдыха месте. Походило, он и в самом деле знал далеко не все из услышанного.

Минут через пятнадцать Першин подошел к нему и сел рядом.

— Зачем вы рассказали мне все это? — глядя в пространство, риторически проговорил Масличкин. — Как я теперь буду с ней жить?

— В конце концов, это моя версия, Виктор Петрович, — можете ее не принимать. Но одно я знаю точно: несмотря на серьезные увечья, Катя должна была жить. Я вполне ответственно обещал вам это. Я чувствовал ее, понимаете? Знал, где у нее болит, что нужно держать под особым контролем. Вы же помните, я двое суток не отходил от нее ни на шаг, обмениваясь с ней мыслями и ощущениями… впрочем, вам трудно понять это, а мне трудно объяснить. Я попросил Шахову подменить меня на одну только ночь — когда убедился, что жизнь Кати вне опасности. Но в эту ночь меня под дулом пистолета увели из дома и заставили извлечь пулю из легкого какого-то бандита. А потом привезли в его логово с завязанными глазами для послеоперационного ухода и продержали там два дня. Мне удалось бежать, и первое, что я сделал, был звонок в больницу по поводу Катиного самочувствия. Доктор Шахова сказала, что она умерла. Тогда я уехал, опасаясь преследования бандитов — ведь им был известен мой адрес. Так что не нужно думать, что я бросил вашу дочь, а сам укатил на юг. Зачем я говорю вам все это? Пока я сидел у постели раненого, который оказался их главарем, всем распоряжался гот самый человек, с которым я видел вас в аэропорту. Поймите, Виктор Петрович, мой интерес не праздный, я очень далек от всего этого. Но так сложилось, что теперь меня вызывают на допросы, сажают в тюрьму, явно подтасовывают факты, выискивают улики, берут подписку о невыезде — делают все, чтобы списать на меня убийство Луизы. После этой статьи в «Подробностях» у меня появились основания думать, что между тем человеком и убийцей Градиевской существует какая-то связь.

Масличкин смотрел на него с изумлением и недоверием, но вскоре недоверие сменилось сочувствием. Он окончательно, казалось, вышел из шокового состояния, в которое его поверг Першин.

— Этого не может быть, доктор, — твердо заверил он и даже попытался улыбнуться, демонстрируя, сколь нелепы его догадки. — Вы ошиблись. Обознались просто. Простите, конечно, что я сказал вам неправду в прошлый раз — не из желания скрыть что-то, а полагая, что это не может иметь к вам отношения — вы ведь тогда просто поинтересовались, не является ли он моим телохранителем. Этот человек не может иметь никакого отношения к банде.