Закончив рабочий день, Имре отослал шофера домой и сам сел за руль черного «мерседеса». В условленном месте он остановился, посадил в машину своего друга подполковника Балинта Рону, переехал Дунай по Цепному мосту и помчался в сторону живописных гор Пилиш.

Русоволосый, по-медвежьи крепко скроенный, всегда уравновешенный, подполковник некоторое время молча смотрел на дорогу, но после того, как Имре ловко совершил один за другим несколько обгонов, не удержался, чтобы не проворчать:

— Я вижу, ты кое-чему научился у своей секретарши! Такой же гонщик, как и она. Что это, ралли?

— У меня недоброе предчувствие. Не знаю, в чем дело, но что-то словно гонит меня к старику. — После паузы Имре сделал над собой усилие и продолжал уже другим тоном: — Тереза, между прочим, в прошлое воскресенье в своей категории была второй. Подумать только, без пяти минут чемпионка каждое утро варит мне кофе!

Рона барабанил пальцем по пряжке слишком свободного для него ремня безопасности.

— Эту штуку отрегулировали на твои сто килограммов, — в своем обычном ворчливом тоне заключил Рона, — все время съезжает у меня с плеча. Что тебя тревожит? Что-нибудь со стариком?

— Толком не знаю. Унылый он какой-то, подавленный. Три дня назад я разговаривал с ним по междугородной. У него опять поднялся сахар в крови. Несколько дней подряд ему не вводили инсулин, врач почему-то не приехал. Нелегко ему приходится вот так, в одиночестве, на старости лет.

— А что прикажешь делать? Додек чувствует себя хорошо только здесь, в своей лесной избушке, вдали от людей. Ты же знаешь, как он упрям.

Несколько минут оба молчали. Рона уважал и любил Додека, но уже не один раз подумывал о том, что старик не должен вот так уединяться. Верно, он отсидел в тюрьме по ложному обвинению почти четыре года, но со дня его освобождения и реабилитации прошло уже двадцать пять лет. Четверть века, шутка сказать.

Они съехали с шоссе и повернули налево по лесной дороге.

Вот тут-то и настиг их Каррини на своем «фиате». Итальянец не стал сворачивать на лесную дорогу, а проехал вперед и остановился на обочине шоссе. Выждав несколько минут, он повесил на шею фотоаппарат, вылез из машины, запер дверцу и углубился в лес.

Имре и его спутник подъехали между тем к бревенчатой, украшенной затейливой резьбой лесной сторожке. Домик имел ухоженный и приветливый вид, три ступеньки вели на небольшую терраску, на которой сейчас и стоял Иштван Додек.

Коротко стриженная голова его была совсем седа, взгляд когда-то голубых глаз потух, лицо бороздили глубокие морщины, оно было печальным. Хотя Додеку не было и шестидесяти, он казался глубоким стариком.

— Как дела, Пишта? — бодрым тоном загремел Рона. — А почему Цезарь нас не приветствует как всегда?

Старик грустно покачал головой и только после дружеских объятий сказал тихо:

— Цезарь теперь уже никого не приветствует. Почувствовал, видно, что через две недели я ухожу на пенсию и переселяюсь в деревню. Вот и не захотел перебираться на новое место. Покинул меня навсегда,

— Неужто сбежал? — удивился Имре.

— Нет, на предательство он был не способен. Цезарь был собакой, а не человеком. — Помолчав немного, Додек сказал: — На прошлой неделе он умер. — В глазах старика отразилась боль. Имре сочувственно посмотрел на друга.

— Не печалься, старина, дело поправимое. — Голос директора прозвучал неестественно бодро. — Добуду я тебе другого щенка.

— Не надо. Такого пса, каким был Цезарь, мне никогда уже не иметь. Да и домик мой в селе уже готов, надо перебираться. В селе не в лесу, к чему там собака? — Додек постарался переменить тон разговора. — Ну, не будем! Присаживайтесь вон туда. — Он указал на пару табуреток возле покрытого пестрой скатертью стола в углу террасы. — Сейчас я принесу что-нибудь перекусить.

Старик ушел в дом. Имре и Рона молча переглянулись, затем подполковник сел на указанное ему место, а Имре прошел в другой конец террасы, где сиротливо стояла на маленьком столике пишущая машинка.

— Он не работает, — сказал Имре. — В машинке все та же страница, что и в прошлый мой приезд.

— Быть может, смерть собаки выбила его из колеи? Ничего, ты его встряхнешь, тебя он всегда слушался.

Додек вернулся. Он принес хлеба и мяса.

— О, дичинка! Неужто дикий кабан? — обрадовался Имре.

Старик лукаво подмигнул:

— На блюде он не такой уж дикий.

— Я вижу, ты тут совсем обленился, — с добродушным укором заметил Имре, принимаясь за еду. — За целую неделю ни строчки. А что скажут наши товарищи из Института истории рабочего движения? Ведь они постарались обеспечить для твоих воспоминаний не только типографию, но и место на книжной полке!

— Не беда, обойдется пока эта полка без моей персоны. — Забывшись, Додек поднял правую руку чуть выше пояса, лицо его сморщилось от боли. — Вот, дальше не поднимается. Печатать не могу, одно мучение.

— Вот что, Додек: я достану тебе путевку в санаторий. Поедешь на горячие ключи, в Хёвиз, — сказал Рона.

Додек отмахнулся и налил подполковнику вина. Имре попросил стакан воды — за рулем.

— За ваше здоровье, друзья! — Старик поднял бокал.

— За твое!

Тем временем Каррини пробирался сквозь заросли, возвращаясь назад, к своему «фиату». Он был доволен: ему удалось сделать много снимков всей троицы.

— Становится прохладно, — сказал Додек. — Лучше перейти в дом.

Общими силами убрали со стола. Имре вручил старику пригласительный билет, отпечатанный на атласном картоне. Додек нацепил очки.

— Вот так новость! Значит, девочка выходит замуж?

— Получается так, — отозвался Имре. — Теперь я тоже останусь в одиночестве. Ты мог бы дать мне несколько полезных советов о том, что делать человеку в таком положении.

— Охотно. Уж в этой-то науке я профессор, — горько усмехнувшись, сказал Додек.