“В правду!” подхватил с участием Чичиков: “и вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?”
“Как мухи мрут”.
“Скажите, как странно! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?”
“В пяти верстах”.
“В пяти верстах!” Здесь автор должен сказать, что у героя его забилось слегка сердечко. [“Здесь ~ сердечко” вписано. ] “Вот уж я никаким образом не могу понять такого рода жизни. Когда сам не хочешь пользоваться состоянием, в таком случае доставь оным удовольствие ближним, дай бедным, чтобы за тебя молились и были вечно благодарны… Как же, например, если выехать из ваших ворот, нужно будет взять к нему, направо или налево?”
“Я вам даже не советую и дороги знать к этой собаке”, сказал Собакевич: “гораздо извинительнее сходить в какое-нибудь непристойное место, нежели к нему”.
Чичиков извинился и сказал, что ему всё равно, а что он о дороге спросил только, потому что интересуется вообще познанием всякого рода мест. [Вместо “Чичиков ~ мест”: “О, я ничуть не имею этого намерения; я спросил только потому, что вообще интересуюсь познанием мест”, сказал Чичиков. ]
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была величиною больше тарелки. Этим обед и кончился; но Чичиков, вставши из-за стола, почувствовал в своем животе тяжести на целый пуд. Пошли в гостиную, где было поставлено на столе варенье двух сортов. Из чего состояло это варенье, нельзя было знать; с виду же оно было ни груша, ни слива, драло жестоким образом горло, и приготовлялось[Из чего состояло это варенье, вряд ли бы какой химик добрался, оно было ни груша, ни слива, и приготовлялось] руками самой хозяйки. Хозяйка на минуту вышла с тем, чтобы наложить еще [наложить его] и на третье блюдечко. Воспользовавшись этим отсутствием ее, Чичиков обратился с такими словами к Собакевичу, который, сидя в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал звуки в роде икотки, закрывая поминутно рот рукою.
“Я хотел было поговорить с вами об одном очень нужном для меня деле”.
“Вот еще варенье”, сказала хозяйка, возвращаясь с какою-то редькою в сахаре. [сказала хозяйка, возвращаясь: “огурцы в сахаре, пополам с вымоченною редькою”. Дальше текст в ПБЛ3 прерывается, пагинация же идет последовательно (л. 37, л. 38). Лист 38 начинается с середины фразы. ]
назначено быть после завтра. Чичиков попросил выписочку вкратце всех умерших, на что Собакевич согласился охотно и, подошедши тут же к бюру, собственноручно принялся выписывать всех не только поименно, но даже с означением похвальных качеств.
В продолжении того времени, как он писал, стоя у бюра, Чичиков от нечего делать занялся рассматриванием всего просторного его сзади оклада. [Вместо “назначено ~ оклада”: “А как скоро ~ в карман (ЛБ1, стр. 298–299).
а. “А как скоро полагаете быть в городе?”
“Для удовольствия вашего могу даже приехать завтра”.
“Очень хорошо, в таком случае мы завтра и крепость совершим. Еще я хотел у вас попросить об одном: не можете ли вы мне дать небольшую выписочку, в которой были бы прописаны имена душ”.
“С большою готовностью”, сказал Собакевич и подошедши к какой-то неуклюжей мебели, в виде бюра, которого Чичиков вначале было совсем не заметил. Затем он вынул лоскуток исписанной бумаги, на котором <1 нрзб.> очень обстоятельно было прописано, кто столяр, кто плотник. К иным было приписано: нраву хорошего и работящий, к другим просто хозяин, к третьим: хмельного в рот не берет. Он приписал еще кое-что тут же карандашом и подал Чичикову сказавши: “Да, за это приобретение будете всегда благодарить”.
Чичиков поблагодарил сквозь зубы и спрятал записку в карман.
У этого текста на полях вписано карандашом и затем зачеркнуто: и даже не только одни имена, но и звания и ремесло и чем кто занимается, и скольку оброку. “Вы увидите сами, что за народ. Только, право, для знакомства, а то бы ни за что не отдал”.]
“Теперь пожалуйте же задаточек”, сказал Собакевич.
“К чему же вам задаточек? Вы получите в городе за одним разом все деньги”.
“Всё, знаете, так уж водится!” возразил Собакевич.
“Не знаю, как вам дать, я не взял с собою денег; десятирублевая, впрочем, есть”.
“Что ж десять! дайте, по крайней мере, хоть пятьдесят”.
Чичиков [отвечал] стал отговариваться, что больше нет у него с собой денег. Но Собакевич таким утвердительным тоном сказал, что у него есть деньги, что он, наконец, вынул еще бумажку, сказавши: [Вместо “Чичиков ~ сказавши”: “я вас уверяю, ~ дворняги блох” (ЛБ1, стр. 299)]
“Ну, пожалуй, вот вам еще пятнадцать, итого, двадцать пять. Пожалуйте только расписочку”.
“Да на что вам расписка?”
“Всё, знаете, лучше расписочку. Неровен час… всё может случиться”.
“Хорошо, дайте же сюда деньги”.
“На что ж деньги! У меня вот они в руке: как только напишете расписку, в ту же минуту их возьмете”.
“Да позвольте, как же мне писать расписку? Прежде нужно видеть деньги”.
Чичиков выпустил из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою написал на лоскутке бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные ревижские души получил сполна. Написавши расписку, он пересмотрел еще раз ассигнации.
