Порфирий, принеси-ка сюда шашечницу”.
“Напрасен труд, [Напрасно только затрудняешься] я не буду играть”.
“Да ведь это не в банк, тут никакого не может быть счастия или фальши; всё ведь от искусства; [дело всё зависит от искусства] я даже тебя предваряю, что я совсем не умею играть, разве что-нибудь мне дашь вперед”.
“Сем-ка я”, подумал про себя Чичиков, “съиграю я с ним в самом деле, в шашки. [сыграю, в самом деле с ним шашки, авось посчастливится] В шашки я игрывал не дурно, а на штуки ему здесь трудно подняться”.
“Изволь, так и быть, в шашки сыграю”, сказал Чичиков.
“Души идут в ста рублях!” сказал Ноздрев: “выиграешь — твои, проиграешь — мои сто рублей”.
“Зачем же сто?[Вместо “Зачем же сто?”: К чему ж такая непомерная сумма, ] Довольно, если пойдут в 50 р.”
“Нет, что ж за куш 50! Лучше ж в эту сумму я включу[Нет, брат, мне не выгодно. Ведь с тобой-то, я знаю, опасно играть. Я уж лучше в эту сумму включу] тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам”.[или печатку к часам в золотой оправе]
“Ну, изволь”,[Так и быть, изволь] сказал Чичиков.
“Сколько ж ты мне дашь вперед?” сказал Ноздрев.
“Это с какой стати? Конечно, ничего”.[С какой стати? Разумеется, ничего. ]
“По крайней мере, пусть будут мои два хода”.
“Не хочу, я сам плохо играю”.
“Знаем мы вас, как вы плохо играете”, сказал Ноздрев, выступая шашкой.
“Давненько не брал в руки шашек”, говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
“Знаем мы вас, как вы плохо играете!” сказал Ноздрев, выступая шашкой.
“Давненько не брал в руки шашек”, говорил Чичиков, подвигая шашку.
“Знаем мы вас, как вы плохо играете”, сказал Ноздрев, подвигая шашкой, да в то же самое время подвинул обшлагом рукава и другую шашку.
“Давненько не брал в руки… э, э! Это, брат, что? Отсади-ка ее назад”, говорил Чичиков.
“Кого?”
“Да шашку-то”, сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки. Откуда она вдруг взялась, это один только бог знает. “Нет”, сказал Чичиков, вставши из-за стола: “с тобой нет никакой возможности играть. Этак не ходят: по три шашки вдруг”.
“Отчего ж по три? Это по ошибке, одна подвинулась нечаянно; я ее отодвину, изволь”.
“А другая-то откуда взялась?”
“Какая другая?”
“А вот эта, что пробирается в дамки”.
“Вот тебе на, будто не помнишь”.
“Нет, брат, я все ходы считал, и всё помню, ты ее только теперь пристроил. Ей место вон где!”
“Как где место?..” сказал Ноздрев, покрасневши: “Да ты, брат, как я вижу, сочинитель”.
“Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно”.
“За кого ж ты меня почитаешь?” говорил Ноздрев: “стану я разве плутовать!”
“Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду”.
“Нет, ты не можешь отказаться”, говорил Ноздрев, горячась: “игра начата”.
“Я имею право отказаться, потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку”.
“Нет, врешь, ты этого не можешь сказать”.
“Нет, брат, сам ты врешь”.
“Я не плутовал, и ты отказаться не можешь; ты должен кончить партию”.
“Этого ты меня не заставишь сделать”, сказал Чичиков хладнокровно и, подошедши к доске, смешал шашки.
Ноздрев вспыхнул и подошел к Чичикову так близко, что тот отступил шага 2 назад. [Далее было: и принял даже некоторые предосторожности, на счет безопасности собственного лица, а именно, правую руку поднес к своему галстуху, как будто бы для того, чтобы поправить свой шейный платок. ]
“Я тебя заставлю играть. Это ничего, [“Нет, я тебя заставлю”, говорил Ноздрев, подвигаясь ближе. “Это вздор] что ты смешал шашки. Я помню все ходы. [Я помню всё. Этим ты меня не проведешь. ] Мы их поставим опять так, как были”.
“Нет, брат, дело кончено; я с тобою не стану играть”, сказал Чичиков.
“Так ты не хочешь играть?” сказал Ноздрев.
“Ты сам видишь, что с тобою нельзя играть!”
